Что не мешает Моне и Лизон утверждать, что эти очки мне очень идут. Позже Брюно кратко замечает: Не удивительно, что ты выбрал именно эти! Он ждет, что я начну спрашивать, почему, а я этого, естественно, не делаю. Есть между нами такая противная игра… Рядом с Брюно я снова становлюсь подростком, но таким, каким никогда не был.
* * *
45 лет, 1 месяц, 19 дней
Пятница, 29 ноября 1968 года
Эти очки и правда тебе очень идут, повторяет Мона, после чего, закрыв книгу, я кладу их на тумбочку у изголовья и гашу свет. Значит, очки мне идут. Почему в данном случае употребляется глагол «идти»? Когда говорится о жизни, о делах — это понятно… Дела идут, жизнь идет. Глагол сохраняет свой «ходячий» смысл. Мы идем по жизни, жизнь идет, дела тоже. Но когда речь заходит о красоте, о гармонии, при чем тут глагол «идти»? Вопрос растворяется в накатившей на меня волне сна. Мне снится «море, идущее об руку с солнцем»[22]. Какое счастье, что Рембо не задавался подобными вопросами.
* * *
45 лет, 1 месяц, 20 дней
Суббота, 30 ноября 1968 года
Засыпая, мы растворяемся во сне. Пробуждаясь, вновь закипаем веселыми пузырьками.
* * *
46 лет, 2 месяца, 29 дней
Четверг, 8 января 1970 года
По тому совершенно особому взгляду, которым Шеврие посмотрел на меня сегодня в обед, когда за телячьей печенкой мы обсуждали Женеву, я понял, что к нижней губе у меня прилип кусочек петрушки. Что напомнило мне о некоем Валентине, который просто поражал меня в те времена, когда я готовился к вступительным экзаменам. Кладезь премудрости, стоит только вспомнить его дивные отступления на темы куртуазной любви, поэтов Возрождения или «Карты Страны Нежности»[23]. Но таких взглядов он не понимал и ел как свинья. К концу обеда на его подбородке можно было прочитать все меню. Отвратительно. Он тогда делал только первые шаги по наклонной плоскости, потом же совсем опустился и много лет спустя закончил в психиатрической лечебнице, а ведь был лучшим на потоке.
* * *
46 лет, 3 месяца, 11 дней
Среда, 21 января 1970 года
Не могу прочитать название улицы Варенн на противоположной стороне! Как и названия других улиц, встречающиеся мне по дороге. Сколько ни хмурюсь, ни прищуриваюсь — все без толку, буквы сливаются. Даже яркие надписи на рекламных плакатах, и те мне не даются. Ну вот, приехали, я теперь и вдаль тоже не вижу! И это удручает меня сильнее, чем известие о дальнозоркости. То первое проявление старения глаз показалось мне совершенно безобидным. С ним может справиться любая лупа. А здесь — совсем другое дело: я почуял… да, опасность.