* * *
48 лет, 6 месяцев, 4 дня
Пятница, 14 апреля 1972 года
ЛОР, которого порекомендовала мне Колетт, оказался, разумеется, светилом в своей области. После сорокапятиминутного ожидания светило объявило мне следующее, по пунктам:
1) что у меня тиннитус[24];
2) что пятьдесят процентов тиннитусов не излечивается;
3) что пятьдесят процентов пациентов, страдающих тиннитусом, проявляют склонность к суициду;
4) что эти радостные открытия будут стоить мне сто франков, пожалуйста, заплатите в приемной.
Естественно, ночью я не сомкнул глаз. Ничего себе — один шанс из двух, что у меня окончательный и бесповоротный тиннитус, иными словами — в голове будет постоянно играть радио, настроенное на единственную программу, по которой передают нескончаемый свист (в моем случае, у кого-то — это совиное уханье, у кого-то — барабанная дробь, у кого-то — колокольный перезвон, стук кастаньет или дребезжанье гавайской гитары). И мне остается только ждать. Терпеливо дожидаться, что это либо пройдет, либо подтвердится, и тогда эта радиопередача либо так и останется на стадии свиста, либо в черепной коробке у меня поселится целый оркестр.
* * *
48 лет, 6 месяцев, 5 дней
Суббота, 15 апреля 1972 года
Не желаю рыться в медицинских библиотеках. Не желаю собирать материалы по тиннитусу. Не хватало еще мне становиться специалистом по собственным болезням.
* * *
48 лет, 7 месяцев, 12 дней
Понедельник, 22 мая 1972 года
Мона последнее время считает, что я стал слишком нервным и что мне было бы неплохо «проконсультироваться». В наших кругах глагол «проконсультироваться», употребляемый без дополнения, означает одно: «проконсультироваться у психиатра».
* * *
48 лет, 8 месяцев, 7 дней
Суббота, 17 июня 1972 года
Женщину-психоневропатолога, у которой я вчера побывал, более обеспокоило здоровье ЛОРа, чем мое. По правде говоря, мсье, лучше было бы, чтобы меня навестил тот мой собрат по профессии. Его состояние волнует меня гораздо больше, нежели ваше. По ее словам, постоянный тиннитус встречается так часто, что, если бы половина страдающих этим недугом кончала самоубийством, он стал бы главной причиной смертности. После чего, сменив тему, она спросила, с какого времени я дышу, не думая о полипах, заполонивших мои носовые пазухи. Да всю жизнь, думаю. Нет, мсье, не всю жизнь. По ее словам, я просто забыл, как начиналось это хроническое заболевание, с которым я ничего не могу поделать и из-за которого я слегка гнусавлю и дышу словно через соломинку. Но я приноровился. Мой мозг привык к этому, как привыкнет он и к шуму в ушах, который скоро начнет относить к категории «тишина». На самом деле, мсье, в данный момент вас больше всего беспокоит новизна этого шума, вы боитесь, что он останется навсегда, но, сказала она в заключение, жить в состоянии постоянного удивления просто невозможно.