Ну что же, отчитываюсь, сегодня в сауну я снова сходила. Слабость после химии, конечно, отзывается во всем организме, руки-ноги не слушаются и почти отказываются сотрудничать, голова болит и при каждом движении, и без движения тоже. Но в сауне я все же побывала. Лежала и грелась, сидела и потела, пила чай и представляла, как вся гадость, что влили в меня два дня назад, покидает тело. И было хорошо. Пусть пока все и болит по-прежнему, но все равно стало намного легче, и приятнее, и – совершенно однозначно – намного чище.
Но, кстати, если вы твердо верите, что сауна при онкологии противопоказана, то я с вами спорить не буду. У каждого свое мнение. А болезнь эта настолько загадочна и малоизученна, что все еще оставляет возможности и для веры, и для экспериментов. В конце концов, я же только сама в сауну хожу, я же других не агитирую и не заставляю. Так что решайте это вопрос для себя сами. Ссылки на меня по данной теме не принимаются. Вот так я жестко. Видимо, оттого, что все равно в безнаказанности прогревания я полностью не уверена.
“Ну, что, пидорок, принарядился” – такой незамысловатой фразой встретила меня реальность, когда я, выйдя из Железнодорожной больницы, присела на лавочку на остановке общественного транспорта. Реальность была ростом метра под два и демонстрировала свежую припухлость под правым глазом. Дальше мы разговаривали почти хором. Я осуждающе качала головой: “Как не стыдно, мужчина, выхожу из больницы, а вы тут со своими глупостями пристаете”. А он, разглядев сквозь туман принятого поутру пива мою грудь красивого размера, долго и нудно извинялся. Было что-то в его словах о том, что сами они ленинградские, что ошибся он с определением моего пола, что так бы и набил морду разукрашенным гомосекам и что вон его друг Сашка идет и несет дополнительную порцию пива светлого номер три. Ну а спустя еще секунд сорок он сам себя назначил моим оруженосцем и решил меня защищать от всего злобного мира. Друг Сашка упал рядом с нами на землю, не дойдя до скамейки всего полметра. Было около одиннадцати утра. Подошел мой автобус, и я поехала на работу. По пути через весь город у меня явно было время поразмышлять о том, что ходить со стрижкой ежик в северной столице не только холодно, но и слегка опасно. Поэтому иногда я надеваю шапочку.
Так, ну о чем еще доложить? В общем-то, констатирую: все восприятие химиотерапии основано на одном: это надо перетерпеть. Желчный пузырь, так коварно атаковавший меня после первого сеанса химии, кажется, поуспокоился. Впрочем, я его балую и ежедневно пою настоем мелиссы. Но и после второй химии меня посетило нечто вроде гриппа. Сиплю, хриплю, потею, сморкаюсь и совершаю еще массу совершенно неэстетичных вещей. Пытаюсь лечиться традиционными средствами, но, понятно, что это не помогает, и я снова и снова повторяю: “Надо перетерпеть”. В голове иголки, сознание затуманено, иногда охватывает ощущение, что я пью без просыха уже недели две. Потом соображаю, что нетрезвость моя обманчива, что пить-то я и не могу, и я снова повторяю: “Это химиотерапия. Это ненадолго. Это просто надо перетерпеть”.