Впрочем, не буду лукавить. Дня за три до второго сеанса, когда организм почти восстановился и мир снова показался полным красок, я пошла и купила себе бутылочку пива. Она была такой маленькой, всего на триста тридцать миллилитров. Она была вся прекрасно запотевшей. Она была английской и по-королевски дорогой. Я ее смаковала минут сорок. Вот уж напилась, так напилась. Воспоминания теперь будут греть до следующего праздника жизни.
А вообще все остальные мысли о том же, что и прежде. Кто хочет – тот живет, кто устал – тот сдается. В отделении с нами лечится женщина, уже двенадцать лет носящая в своем теле метастазы. К сожалению, врачи не могут их убить и убрать окончательно. Но постоянными процедурами они старательно поддерживают ее желание жить и бороться. Тяжело ли ей? Наверное, да. Но насколько легче, например, инсулинозависимым диабетикам? Мне кажется, что любая болезнь коварна, если ты решил, что она сильнее тебя. И от сердечно-сосудистых заболеваний погибают столь же часто, как и от онкологии. Я сейчас не о статистике. Точные цифры мне неизвестны – да и не интересны, по сути. Я о том, что рак – это столь же обычная болезнь. Да, лечение проходит неприятно, но с этим надо смириться, и это просто надо перетерпеть.
Говорят, у кого-то волосы не выпадают. Не знаю, в нашем отделении я таких не видела. Все, кто проходит химиотерапию, остаются без волос. Конечно, мы со Светой этот вопрос доктору задали. Конечно, как всегда, получили расплывчатый ответ: “Ну, примерно, у пяти процентов пациентов волосы могут и не выпасть. Но предугадать, кто попадет в этот сегмент, невозможно”. В общем, я побежала в парикмахерскую, как только на расческе осталась чуть бóльшая прядь, чем бывало обычно. Это произошло день на десятый после первой химии.
Парикмахер Тахир пытался отговорить, предлагая сделать короткую английскую стрижку и убеждая, что волосы еще отрастут. И лишь когда администратор на него шикнула: “Делай, как тебя попросили” – взялся за машинку. Честно говоря, меня тогда удивило поведение мастера. Я ведь не скрывала, что прохожу лечение. И мне казалось, что по телевизору уже так часто показывают лысеньких детишек в онкобольницах, что все должны были бы знать о потере волос при химии. Тахир же, обнуляя мою шевелюру, приговаривал: “Стрижем на восходящую луну, уже через месяц волосы снова в прическу можно будет укладывать”, – и я понимала, что он не понимает происходящего.
Уже чуть позже я осознала, что тема лечения от рака достаточно закрыта. Говорят и показывают много. Но не многие хотят слышать. Страх перед информацией? Возможно. В общем, когда некоторое время спустя одна из моих достаточно образованных приятельниц сказала: “Да-да, я знаю, при онкологии пациентов заставляют бриться, это необходимо для лечения”, – я решила, что уже пора перестать удивляться неинформированности окружающих.