Хватит, и без того народу покрошили. А то ведь русские витязи, они того… Только из плена. Причем в основной массе не по своей воле снова за оружие взялись. Отчего-то Шестакова не покидало ощущение, что бо́льшая часть воинства только и ждет удобного случая, чтобы поднять ручки и опять вернуться на казенные лагерные хлеба. Вот только зря они это. После такого пассажа отношение к пленным явно изменится, да и порядок их содержания – тоже.
Выстрел! Жгучая боль в боку. Причем такая, что перед глазами сразу красная пелена и ни вздохнуть, ни… А еще ноги отчего-то начали подгибаться, словно и не родные. Сбоку послышались легкие хлопки, это Ильин из «нагана» садит. Вскрик генерала, на этот раз командира бригады. Начальник штаба все же поднял руки. Правда, паршивец полностью отвлек внимание подпоручика, чем поспешил воспользоваться комбриг.
Шейранов тут же абстрагировался от боли. Давненько не практиковал, но ничего, вышло на раз. Знакомое состояние опьянения, руки, словно и не свои. Хотя… Нет, конечно, владеет руками он, как пьяный, но все же довольно уверенно. А вот ноги не подчиняются. Взгляд на рану. Кровь уже промочила китель, а значит, хлещет изрядно. Вот так, зажать рукой, чтобы хоть немного умерить кровотечение.
– Н-не ст-трел-лять.
– Иван Викентьевич, вы как? – над ним склонился Ильин.
– Г-ген-нер-рал.
– Да жив он. Я ему только плечо прострелил. Наши сами пошли, без сигнала.
Ну да. А чего, собственно, тут сигналы раздавать, если пальба началась. Выстрел ведь не только в кабинете был слышен. В штабе же все на взводе. Противник штурмует позиции бригады. В городе войск нет, все на передовой. Разве только комендантский взвод и вестовые. Так что за оружие похватаются однозначно. А значит, и с атакой тянуть нечего.
В подтверждение того, что штурм начался, послышалась разноголосица выстрелов, среди которых раздаются короткие очереди «ППФ». Их все время приходилось прятать в свертках, чтобы не выдать свою принадлежность. Но отказываться от автоматического оружия Шестаков не собирался, слишком уж хорошо помнил, какое оно дает преимущество.
– Н-не н-надо, – отстранил он руку Ильина.
Тот уже успел сорвать с командира китель и обнажить рану. Теперь же, надорвав индивидуальный пакет, собирался наложить перевязку. Вот только бесполезно это. Отбегался Шестаков. Жил до войны, как последняя сволочь, но хоть умрет теперь как человек. Вон как стонет. Его ведь не только от боли корежит, он еще и мысль Шейранова уловил. А уж он-то знал точно, что ранение в печень – это абзац. Без вариантов. Вот только так, пальчиком прижать, чтобы слишком быстро не истечь кровью.