– И потом он оставался таким же отличным учеником, мистер Николсон? – поинтересовался Рэтбоун.
Лицо Горацио сделалось совсем горестным.
– Нет. Боюсь, он сделался очень непостоянным. Временами он прекрасно занимался, точно так же, как прежде, а иногда куда-то пропадал, и я не видел его по нескольку недель.
– Вам известно, почему это происходило?
Николсон набрал в грудь воздуха, а потом у него вырвался тихий вздох.
– Я, естественно, стал выяснять, в чем дело, – ответил он. – Лорд Рэйвенсбрук по секрету сказал, что иногда Энгус становится непокорным, неуправляемым, а порой – даже буйным.
В зале то и дело слышался тихий шорох: рассказ свидетеля пока не вызывал ни у кого интереса.
– Впрочем, я должен сказать в его оправдание, что лорд Рэйвенсбрук не принадлежал к числу тех, кому легко можно угодить. – Горацио говорил так, словно не заметил находившегося в зале Майло – он ни разу не посмотрел в ту сторону, где тот сидел, неподвижный и бледный, как полотно. – Сам он был красив, привлекателен и талантлив, – продолжал Николсон. – И ему хотелось, чтобы все его близкие отвечали тем требованиям, которые он предъявлял к себе. В противном случае он подвергал их жестокой критике.
– Но Энгус, в узком смысле слова, не являлся его родственником, – заметил Рэтбоун. – Если только довольно дальним. Он, кажется, был сыном его двоюродного брата, да?
Черты лица свидетеля сделались жесткими, словно его неожиданно охватила глубокая жалость.
– Нет, сэр, он был незаконным сыном его младшего брата, Финиса Рэйвенсбрука. Стоунфилд – это фамилия молодой женщины, единственное, что он унаследовал по закону, – рассказал священник. – Но в его жилах текла кровь Рэйвенсбруков.
До слуха Оливера долетел удивленный шепот, в зале раздалось несколько сдавленных вздохов.
Коронер подался вперед, словно желая прервать рассказ свидетеля, но потом все-таки не стал этого делать.
– Почему лорд Рэйвенсбрук не усыновил его? – спросил Оливер. – Тем более после того, как у него умерла жена, не оставив ему детей.
– Лорд Рэйвенсбрук и его брат не поддерживали друг с другом близких отношений, сэр, – покачал головой Николсон. Его тяжело звучащий голос и мягкие черты лица выражали неизмеримую печаль. – Между ними всегда существовало напряжение, давнее соперничество, из-за чего ни один из них не радовался успехам другого. Майло – то есть тот, кого сегодня называют лордом Рэйвенсбруком, – был старшим в семье. Он отличался умом, привлекательностью и талантом, но мне кажется, что амбиции у него превосходили способности, какими бы значительными они ни были.