– Спасибо. – Он вытер пальцы о траву.
– Не гони коня кнутом, а гони овсом. Так мой отец говорил. – Тайбек свои пальцы не вытер, а облизал со всей тщательностью, платок же аккуратно сложил и сунул за пазуху. А нож с костяной рукоятью снова сам собою куда-то исчез.
– Тебя как зовут, кунак?
В кунаки Тайбек его зря записал, новые друзья ему не нужны, ему бы старых сберечь. Но ответить все равно нужно, коль уж хлеб с человеком преломил.
– Игнат Вишняков, – сказал и после секундной заминки протянул татарину руку.
Рукопожатие у того оказалось неожиданно сильное, несмотря на кажущуюся щуплость. И взгляд черных глаз задержался на браслете.
– Ожоги? – спросил он и покивал понимающе. Значит, не браслет его заинтересовал. Это хорошо. Хоть и говорил Аким Петрович, что браслет из полозовой крови не всякий может разглядеть, а привлекать внимание все равно не хотелось.
– Ожоги, – кивнул Игнат и одернул рукав рубахи. Просто так, на всякий случай.
– Вижу, совсем свежие еще. – Татарин продолжал ощупывать его взглядом, и взгляд этот Игнату очень не нравился. Съеденное мясо встало вдруг поперек горла.
А Тайбек к тому времени уже отвернулся, потянулся к ведру с водой. Пил он с тем же удовольствием, с каким до этого ел, а напившись, похлопал себя по тощему животу.
– Хорошо, – сказал, щурясь на яркое солнце. – Я темноту не люблю. Я люблю, когда ярко и жарко, а эти глупые люди, – он кивнул в сторону рабочих, – все в тени прячутся, холода ищут. Ты в Чернокаменске остановился? – спросил вдруг безо всякого перехода. – Вижу, ты не из местных.
– Да и вы сами, как я погляжу.
– Из-под Казани я. Скажешь, далеко старый Тайбек забрался, а я тебе отвечу, что дороги люблю, людей новых встречать люблю, их истории слушать.
– У меня нет историй.
– Не скажи, Игнат. – Тайбек поцокал языком. – Истории есть у всякого человека, вот только интересны они не для всех. А еще места бывают интересными. – Он покачал бритой наголо головой, осмотрелся. – Я такие места тоже люблю. Вот услышал, что в Чернокаменске стройку затевают удивительную, дай, думаю, посмотрю своими глазами. Ну, и деньжат подзаработаю, если получится. Хозяин хорошо платит, – он глянул искоса, – да только людишки с острова бегут.
– Я не побегу.
– По тебе и видно. Вот был у меня ишак. Упрется, бывало, копытами и ни вперед, ни назад. Такой упрямый, бей его, не бей… Вот некоторые люди мне того ишака напоминают: вцепятся во что-то и ни туда ни сюда. Глупые…
– И что с тем ишаком стало? – спросил Игнат с усмешкой.
– Прирезал я его, как замучился всякий раз палкой охаживать. – Тайбек потер ладонь о ладонь, по-свойски подмигнул, а потом добавил, понизив голос: – Вот и жизнь похожа на татарина с палкой – когда у нее терпение заканчивается, она берется за нож. И ишак понимает, что ничего бы с ним дурного не случилось, если бы он не артачился, а чуть-чуть уступил. Или не понимает. Ишак же – скотина безмозглая. Вот жеребец – совсем другое дело! Люблю лошадей. – Тайбек закатил глаза к небу, показывая, как сильно он любит лошадей.