— Коль не веришь моему слову, я готова поклясться твоей честью! — Сестренка выжидающе скрестила руки на груди.
— Хорошо. Блекберн сказал, что о нашей помолвке объявят на балу у Ладсторпов.
— Так это же чудесно! О Имоджен, как он попросил твоей руки? — Взволнованная, Верити села на постели и захлопала в ладоши. — Он преклонил колени и признался тебе в любви? Читал стихи? А может, он даже…
— Ничего такого герцог не делал, — ответила Имоджен, повышая голос, чтобы остановить поток вопросов.
Она потерла грудь, желая отогнать ощущение тяжести. Было ли чувство, испытываемое ею, разочарованием? Неужели ей так больно сознавать, что цветистых признаний в любви, о которых она мечтала в ранней юности, она лишилась из-за одного-единственного акта предательства? Не любовью светились глаза ее рыцаря, в них она прочла и сожаление, и гнев, и жажду мести. Он вернулся к ее постели с руками, запятнанными кровью друга, а его сердце и чувства были изорваны в клочья, как и ее собственные. Не такой любви она жаждала, однако отныне они с Тристаном были связаны кровью, болью и принесенной жертвой.
— Верити, наверное, ты слишком молода, чтобы это понять, но мне не нужны стихи и долгие признания, дабы оценить глубину испытываемых Блекберном чувств. С некоторых пор я знала о его намерениях. Это у меня были сомнения, а не у него.
— И поэтому вы поссорились?
— Отчасти поэтому. — Имоджен заморгала, прогоняя непрошенные слезы. — Боюсь, я не достойна быть его герцогиней.
Она охнула от неожиданности, когда Верити стиснула ее в объятиях.
— Глупая ты гусыня! — пожурила ее сестра. — Блекберн с тобой не согласится! Вы с ним — прекрасная пара! Ты зря волнуешься. Тебе на роду написано стать его герцогиней!
Неприятная мысль пришла ей в голову, и Верити разжала руки.
— Разве что… Может, ты его не любишь?
— Так сильно люблю, что сердце готово разорваться.
— Тогда все будет хорошо, сестренка!
Имоджен кивнула. Она и сама готова была в это поверить, пока Верити находилась рядом.
Норгрейв никогда не был трусом, также он не привык отступать перед трудностями.
Свое временное уединение маркиз рассматривал как необходимый тактический маневр. На лице и теле еще не зажили полученные от Блекберна раны, и временами они причиняли ему боль. И он был еще не готов объяснять любопытным, почему лучший друг ни с того ни с сего решил забить его до смерти. Дрались они при свидетелях, поэтому вскоре участливые приятели постучали в его дверь с тем, чтобы выведать подробности. Однако он никого не пожелал принять. «Чем более дикими будут догадки, тем лучше!