А с другой стороны – пищаль-от не одна. Да и луки у татар не самые сильные.
Просит царевич взять десяток пищалей на испытание? Просит пристрелять да рассказать, что и как?
Со всей нашей дорогой душой!
А еще что?
А еще есть для казака одно поручение, но ежели государь о том узнает – не сносить головы будет и царевичу, и Степану.
Это мужчину не напугало. Двум смертям не бывать, да одной не миновать. Им и за Долгорукова было б головы не сносить, но сошло ведь?
Глядишь, и в этот раз гроза мимо пройдет?
А что случилось-то?
Алексей потер переносицу и изложил проблему. Звучала она так.
Царь-государь после смерти жены загрустил да затосковал. Тут боярин Матвеев ему под бок девку гладкую и подсунул. И не то бы беда, что девка матвеевская, а то беда, что царь жениться надумал. А вот это всем без надобности.
– Убить, государь?
Алексей Алексеевич покачал головой.
– Что ты, Степан. К чему нам душегубство?
– Тогда что делать надобно, государь царевич?
– Девка эта до того, как перед царем хвостом вертеть, царевичу Кахетинскому куры строила. Вот и сладить бы их счастье?
– Что делать прикажешь, государь?
* * *
Софья могла только еще раз повторить за мудрецом – что Бог ни делает, он все делает ВОВРЕМЯ!
Недели не прошло с приезда Степана, как Алексей Михайлович объявил детям, что не век ему вдовцом вековать. Желается ему опять невест созвать со всех краев Руси-матушки, да и выбрать себе любушку по сердцу. К Рождеству и начать бы с этим делом![2]
Неизвестно, что он ожидал услышать, но в ответ Алексей Алексеевич только улыбнулся. Вот старшие дочери – те истерику закатили, на колени пали – тятенька, не надо нам мачехи! Вслед за ними и младшие плакать начали.
Марфа да Софья переглянулись – и плечами пожали. Мол, ежели пожелаешь, тятенька, – женись. Дело хорошее! Пусть съедутся красавицы в Кремль, да и выберешь себе любушку по сердцу.
Но так спокойны были только они – а потому вскоре, не вынеся криков и плача, огневался царь, да вышел и дверью хлопнул.
А вечером пришел в гости к сыну.
Алексей Алексеевич на тот момент сидел, книжку читал. Отца встретил уважительно, с поклоном, Алексей Михайлович его по плечу потрепал.
– Взрослый ты у меня стал, сынок. Совсем мужчина. И не верится уж, что шестнадцатый год тебе. Я в твоем возрасте уж шапку Мономаха принял…
– Тяжко было, батюшка?
– Да уж нелегко… Не осуждаешь меня, сыне?
– За что, тятенька?
– За решение мое. Знаю, думаешь ты, что матушку я твою скоро забыл…
– Тятенька, неужто ты в жизни своей хоть немного счастья не заслужил? Первый раз тебя любимой лишили, так, может, сейчас кого по сердцу найдешь.