– Я никогда не хотел им быть, – ответил Люк. – Джордж был старше меня и десять лет назад женился. – В его голосе проскользнуло что-то, похожее на усмешку. – Можно было ждать, что за это время у него появится наследник.
– Верно, – сказал дядя. – Но у него был только один сын. Он родился мертвым, Люк. Хочешь ты того или нет, но глава семьи теперь ты. Ты нужен им.
– Однако они демонстрируют это странным образом. Если бы не ты, Тео, я и не знал бы даже, живы они все или нет. А если им нужна моя помощь, боюсь, они сильно разочаруются, когда получат ее.
– Пришло время залечить твои старые раны и прекратить это нелепое обоюдное молчание. Эшли и Дорис были слишком малы, чтобы отвечать за то, что произошло, а твоя мать, моя сестра... Она такая же гордая, как и ты, мальчик. А Генриетта... – Дядюшка запнулся, не в силах продолжить.
– А Генриетта – вдова Джорджа, – спокойно закончил Люк. Веер в его руках замер.
– Да, – вздохнул лорд Куинн. – Ты плохо начал, малыш, сняв этот дом, вместо того чтобы жить в резиденции Гарндоннов. Тебя могут не правильно понять – ты живешь здесь, а твоя мать, брат и сестра – там.
– Не забывай, дорогой мой, – сказал Люк, пристально глядя на дядюшку из-под полуприкрытых век, – что меня не волнует мнение окружающих.
– Да, это так. – Лорд Куинн осушил свой бокал. – Но ты даже не известил их.
Люк наконец сел, элегантно скрестив ноги. Он сложил веер и вытащил из кармана украшенную самоцветами табакерку. Насыпав щепотку табака на тыльную сторону руки, он неторопливо вдохнул каждой ноздрей, прежде чем ответить.
– Нет, – произнес он наконец. – Я еще не был у них. Может, я сделаю это завтра или послезавтра. А может и нет.
– Для этого ты вернулся домой, – напомнил ему дядюшка.
– Я вернулся в Англию. В Лондон. Может, я сделал это из любопытства, Тео, чтобы посмотреть, как все изменилось за десять лет. Может, мне стало скучно в Париже. А может, я просто устал от Анжелики, хотя она и последовала за мной сюда. Ты знаешь ее?
– Маркиза де Этьен? – поднял брови лорд Куинн. – О ней идет слава как о самой красивой женщине Франции.
– Да, это правда. И я, пожалуй, соглашусь с общественным мнением. Но она была моей любовницей целых шесть месяцев, а мой предел – три. После трех месяцев женщины становятся невыносимыми – они начинают считать тебя своей собственностью. – Лорд Куинн усмехнулся. – Ну конечно, – продолжал племянник, – всякий знает, что ты со своей не расстаешься уже более десяти лет.
– Пятнадцать, – ответил Теодор. – И она не считает меня своей собственностью. Она отклоняет мое предложение выйти замуж каждый раз, когда совесть заставляет меня затронуть матримониальную тему.