Картинка слегка расплывалась и подрагивала. Качество не очень.
— Э-э-э… Во-первых, они сказали, что, если ты обратишься в полицию или еще куда-нибудь, они меня… — Она быстро заморгала, слезы так и катились по щекам. — Здесь только холод и страх, и нет сил ничего изменить, — вдруг произнесла она почти без выражения. — Я… все мечусь в непроглядной тьме, и… я не могу тут больше, папа.
Что-то тихо загудело, и картинка вдруг стала расплываться на отдельные пиксели — замерла, распалась на тысячи крохотных точек и рассыпалась. Через секунду окно стало черным.
Но потом видео снова появилось. Алекса проговорила:
— Им нужен «Меркурий», слышишь, папа? Ты должен отдать им «Меркурий», весь, целиком. Я… я не знаю, что это значит. Они говорят, ты знаешь. Пожалуйста, папа, я тут, наверное, долго не выдержу.
И окно снова стало черным. Мы подождали несколько секунд, но больше видео не появлялось.
— Это все? — спросил Маркус, переводя ошалелый взгляд с меня на Дороти и обратно. — Это конец записи?
— Наверняка эта запись не последняя, — сказал я.
— Инфракрасная камера, конечно, — сказала Дороти. Поэтому видео было монохромное, зеленоватое.
— Они держат ее в полной темноте, — сказал я.
Маркус закричал:
— Что они с ней делают? Где она?
— Они пока не хотят, чтобы мы знали, — ответил я. — Что там случилось с изображением в конце?
— Какие-то помехи при передаче, видимо, — сказала Дороти.
— Не уверен. Ты слышала этот звук? Как будто автомобиль или грузовик рядом проехал.
Дороти кивнула.
— Наверное, они где-то рядом с шоссе.
— Нет, — сказал я. — Это не может быть оживленная улица. До этого шума транспорта слышно не было. Значит, она где-то возле дороги, но машин на ней мало. — Я обернулся к Маркусу: — Что такое «Меркурий»?
Его глаза были полны слез.
— Понятия не имею.
— А это что значит — «нет сил ничего изменить», «мечусь в непроглядной тьме»?
— Кто знает, — ответил он. — Она же перепугана до смерти. Сама не знает, что говорит.
— Было похоже, как будто она что-то цитирует. Книгу? Может быть, что-нибудь, что вы ей читали, когда она была маленькой?
— Я… понимаешь… — Он запнулся. — Понимаешь, книжки ей мать читала. Или твоя мать. А я… я — никогда. Я вообще мало с ней времени проводил.
И он закрыл глаза рукой.
Когда мы ехали от Маркуса в беззвездную ночь, я рассказал Дороти, что Маркус потерял все.
Она отреагировала так же, как и я — у нее тоже челюсть отвисла от изумления.
— Хочешь сказать, что этот парень вот так просто потерял десять миллиардов долларов — как будто под диванную подушку завалились?
— В общем, да.