Все жильцы были индивидуальны и весьма интересны. По соседству с Якубенками жила медсестра Мария Матвеевна с мужем, которого все звали просто Юрочкой. Он отбывал срок, за что никто толком не знал, вся речь его == сплошной жаргон. Мальчишкам нравилось. Часто кто-нибудь копировал Юрочку: " Ах ты, своя чужую закусала!.." Рядом с Юрочкой жила одиночка Женя. Она тоже сидела. Будучи вахтером на КПП какого-то "ящика" допустила нарушение пропускного режима. В тюрьме тронулась умом. Лицо у нее было веснушчатое, немного перекошенное, глаза мученические. Ее побаивались. При встрече на улице могла неожиданно расцеловать знакомого, а могла снять босоножку и ударить по щеке. Куданкова, кстати, тоже сидела, по словам соседки, за растрату. Справедливости ради, надо сказать, что в каждой секции было по три-четыре человека, знакомых с тюремным режимом. Были и стукачи. В Колькиной секции они тоже были. Их все знали, но говорили о них шепотом. Об официальных внештатных сотрудниках говорили открыто. Не было толко "врагов народа". В середине пятидесятых все выявленные "враги" уже сидели, а период диссидентства был еще впереди.
За Женей шли Смирновы, потом Ждановы. Кудрявая, светловолосая дочурка Ждановых умерла в больнице от клубка глист в кишечнике. Не смогли спасти пятилетнюю девочку, и это было трагедией не только для родителей, но и для всей секции. Вскоре после этого Ждановы куда-то переехали, а в их комнату вселилась семья Клеповых, вернее, Иван с женой Риммой, а с ними == их сестры: Иванова сестра Нина и Риммина == Люся. Их соседями были Василий и Лариса Котвицкие; с ними проживала
мать Василия, пожилая женщина без одной ноги. Она курила "Звездочку", была спокойной и доброжелательной. Жильцами следующей комнаты были бездетные супруги. Его звали Жора, он был инвалидом и работал швейцаром в столовой напротив Финляндского вокзала. Он не выговаривал "р", за что его прозвали "тлидцать тли". Угловую комнату занимали также бездетные супруги Иван да Шура Роговы. Иван из семьи раскулаченных, любил выпить, был заядлым охотником, пел русские песни и до ругани спорил с Вовкой Якубенко о преимуществе этих песен над модными современными песенками. А Вовка был поклонником "Эй, мамбо!"
Напротив Роговых другую угловую комнату занимали две маленькие семейки: Анна Сегина с Митей Сухомиро и Ольга Литвинова с маленькой дочкой. Анна работала кочегаром в дачинской кочегарке. Митя == подсобником на стройке. Она была старше мужа лет на десять, а выглядела еще старше. Ходила она бессменно в рабочей одежде и почти круглый год == в валенках. Курила "гвоздики", не гнушалась, если звали в компанию выпить. На вид она была, чтобы не обидно, "зело страшновата", но была добра и справедлива, за что ее уважали буквально все. Она была посредником во всех соседских конфликтах, а любого хулигана могла так отчитать, что он утихал и обещал больше не бузить. Митя ее боготворил. Ольга побаивалась. Были причины. Ольга была гулящей. Часто к ней приходили с ночевкой и выпивкой мужики. Пыталась она соблазнить и соседских мужчин, за что не раз ей попадало от жен и матерей. Ей стыд глаза не выедал. А Митю она не однажды приглашала выпить в свою компанию. Демонстрировала "гостям" его способности художника. Митя рисовал бегло: Лермонтова, Чапаева, Ленина, Сталина, Мичурина... Выходило здорово. Семнадцатилетним юношей Митя попал на фронт в самом начале войны. Прошел через все ужасы этой страшной мясорубки: отступления, окружения, атаки... Был контужен в конце войны. Это сказалось на его психике. И без того == полуграмотный деревенский мальчишка, да еще == контузия... Вот почему за стакан водки он демонстрировал свои таланты Ольгиным хахалям. Сегина не разрешала ему выпивать без нее. Однажды она засекла, как Митя (очередная Ольгина выдумка) под пьяный хохот самой Литвинихи и ее ухажеров за обещанный стакан водки выкладывал свой член на тарелочку и показывал им.