— Что еще, давай?
— А тебе Элла Вадимовна разве не говорила?
— Нет.
Казик осмотрел верстаки.
— Распили пополам эту штуку, — и подкатил Кольке тяжеленную свинцовую чушку. — Только побыстрее.
Он еще постоял рядом, наблюдая, как Колька закрепляет чушку в тисках, и отошел, притих у своего верстака.
Колька начал пилить.
Свинец, по сравнению с железом, мягок, его можно резать ножом и, казалось бы, что стоит распилить ножовкой: раз-два — и готово. Но лишь полотно ножовки вошло в чушку, оно будто увязло там, ни вперед ни назад. Заклинило, и все!
Колька вспотел, даже рубашка прилипла к спине. А проклятая пила почти не вгрызалась в свинец, будто Колька ломом, а не пилой водил по чушке.
— Ну как дела двигаются? — спросил Казик, через плечо глянув на Кольку. — Ты поторапливайся, не спи.
— Двигаются, — буркнул Колька. Снял пальто, положил рядом на табурет.
Казик вышел куда-то, а Колька пилил до тех пор, пока не закружилась голова и перед глазами поползли темные расширяющиеся круги. Чтобы не упасть, он уцепился за край верстака, присел на табурет. И, выждав немного, пересилив минутную слабость, снова поднялся.
Руки и ноги у него дрожали, учащенно где-то возле самого горла колотилось сердце. Позади стукнула дверь. Он распрямился, чтобы смахнуть забивающий глаза пот, глубоко выдохнул, как выкинутая на берег рыба, мельком глянул на вошедшего Казика и…
Казик улыбался. Нет, не просто так, он улыбался насмешливо, как улыбается человек, в чем-то проведший добродушного простачка.
— Ну ладно, хватит. Молодец. Одевайся теперь, а то простудишься.
И Колька понял все. Никому не нужна эта работа. Никому! Может быть, в другое время Колька среагировал бы по-иному. Но сейчас… Когда… Он сразу вспомнил почему-то, как директор предложил ему поднять пресс-папье.
— Нет, почему же. Я докончу, — сказал Колька, сглатывая слезы. И продолжал пилить. От злости, от обиды вроде бы и силы прибавилось. До боли сжимая зубы, он видел сейчас только белый неровный надрез на чушке да темное, медленно ползущее полотно пилы.
— Хватит, — повторил Казик. И голос его дрогнул и изменился. — Я шучу.
Но Колька пилил.
— Я же пошутил, ты слышишь? Кончай!
Никогда еще Колька не испытывал такого желания завершить начатое, как сейчас. Он почти задыхался. Упершись в верстак коленом, тянул пилу на себя, затем, хрипя, валился на нее.
— Ну и пили, пили, фиг с тобой! Пили, хоть подохни! Не жалко! — раздраженно крикнул Казик. — Показать себя хочешь? Показывай! Показывай, а я посмотрю!
Он сел рядом, демонстративно закинув ногу на ногу.
«Распилю, — упрямо думал Колька. — Хотя и в самом деле умру здесь, а распилю».