Я остановился. Затем я решил бежать. Я хотел ехать на завод, но рабочая смена уже кончилась. Я метался по улице. Поискал такси. Затем я вскочил в трамвай, что-то сунул в кассу-автомат. Кажется, оторвал билет.
Не может быть! Нет, я точно помнил, где лежали блоки и где стоял ломик, когда я уходил. И после того как я ушел оттуда, прошло совсем немного времени. А когда прибежал — блока не было! Я случайно прислушался к тому, что говорили рядом. Маленький мальчик просил отца:
— Папа, ну расскажи еще что-нибудь про войну, слышишь.
— Хватит, Миша.
— Ну ты еще немножко, последний раз.
— А что про ее рассказывать. Она жестокая…
Потом я вышел из трамвая и пошел к их дому. Я не знал, что я скажу Инне, Анне Ивановне. Вообще, что я буду делать…
Он, ссутулясь, сидел возле дома в сквере. Он увидел меня и сразу же вскочил.
— Ну? — спросил он.
— Жив, — сказал я и упрямо посмотрел ему в глаза. — Ты?
— Что? — спросил он.
— Ты угнал лифт?
— Не-ет, — побледнев, ответил он. Но я понял — он! И тогда я соврал.
— Я все знаю! — сказал я. — Я видел, как ты вез блок наверх. Слышишь, я все видел!
Он отвернулся и сразу же сник.
— Но ведь я не специально. Я не специально, ты ж понимаешь. Я же не хотел этого!
— Подлец! — крикнул я. И, повернувшись, пошел по бульвару. И он потащился за мной. Я шел, заложив в карманы руки, и не оглядывался. А он шел следом и говорил, говорил, запинаясь, будто спотыкаясь:
— Ты же понимаешь, я не хотел этого. Я не думал, что так получится. Я никогда не думал. Что теперь делать?
— Пойдешь и скажешь всем.
— Нет. Я этого не могу. Я не боюсь. Слышишь, я этого не могу.
— Пойдешь!
— Нет. Я не могу, Павел. Павлуша, ты пойми… Ему мы не поможем. А мы сделаем еще хуже. Ты должен молчать. Никто не знает. Никто не видел. Только ты. А теперь уже все равно ничего не вернешь. Ему не поможешь.
— Подлец! — закричал я. Остановился и двумя руками вцепился ему в рубашку, стал изо всех сил трясти его. — А если он погибнет? Может быть, его уже нет. Тогда что? Тогда что? Ведь ты человека убил, понимаешь?
— Но я не хотел этого! Я не злодей какой-нибудь, нет!
— Ты убил его, понимаешь! А теперь ты просишь. Нет, никогда!
— Пусти! — он вырвался из моих рук и отступил шаг назад. — Я не за себя прошу. Ты пойми, я не за себя. Я не трус. Я пойду и всем расскажу. Я, может быть, честнее тебя. Пусть меня судят, пусть наказывают как надо, я заслужил! Пусть! А мама? Как мама? Когда она узнает… Я же убью ее. Ты понимаешь, что она не вынесет? Понимаешь? — Он всхлипнул и заговорил тихо: — Но я никогда не сделаю этого. Никогда. Не могу я, — и добавил зло: — А вот ты иди и скажи. Если ты можешь, ты иди и скажи. Сам. И еще один человек погибнет. Тебе будет легче, да? Неужели ты сможешь? Не за себя прошу, за маму. Пусть тебе на нее наплевать, но ведь ты любишь Инку!