Судье не надо было напоминать, что в данном случае он играет с огнем. Хейнс уже обвинил Мура в том, что тот "оказывает давление" на присяжных, заставляя их продолжать обсуждение вердикта. "Речь идет о самой сущности нашей системы правосудия, — сказал Хейнс. — Каждый присяжный имеет право выносить независимое решение. Те присяжные, которые оказались в меньшинстве, не должны подвергаться давлению путем создания таких условий, при которых на их решении может сказаться усталость или еще что-то". Высокопарное заявление Хейнса о системе правосудия преследовало чисто эгоистические цели. Пит Мур заметил, что, по закону, присяжные должны обсуждать вердикт в течение "разумного периода времени". При этом право решать, какой период времени является "разумным", остается за судьей. "Конечно, нельзя держать присяжных в изоляции дольше, чем длился сам процесс", — сказал Мур с улыбкой. Одиннадцать недель! Да судья с ума сошел! Но судья был в здравом уме. Он хорошо понимал, что если отпустит присяжных слишком рано, то на Дэвиса будет распространяться закон, не разрешающий подвергать его суду за одно и то же преступление дважды. Пит Мур вовсе не собирался делать этой ошибки.
Судья подумывал также над тем, не обратиться ли к присяжным с напутствием, вызванным чрезвычайными обстоятельствами, как это иногда делают в федеральных судах. Он мог бы напомнить им, что время затрачено, что расходы произведены, что другой состав присяжных будет поставлен в точно такое же затруднительное положение и что поэтому он призывает их по возможности урегулировать свои разногласия. Это, правда, было связано с риском. Каждое слово в таком дополнительном напутствии должно быть тщательно продумано и ни в коей мере не должно оказывать на присяжных давления или выражать отношение судьи к существу дела. Конечно, если бы голоса разделились в соотношении, скажем, 10:2, Мур мог бы рискнуть, но при сложившейся ситуации он чувствовал, что лучше пока молча выжидать.
Присяжные посовещались всю субботу, но никакого продвижения вперед не наметилось. Лишь стрелки часов двигались по циферблату.
В воскресенье после обеда присяжные попросили объявить перерыв, так как захотели посмотреть футбольный матч, и поэтому зал суда временно опустел. Джеку Стрикленду было сейчас не до футбола, и он решил прогуляться по набережной. Не обращая внимания на холодный моросящий дождь с дымом и копотью из-за близости причалов, он стал обдумывать ситуацию. Многие, конечно, будут говорить, что обвинение проиграло дело. Возможно, это и так. Может быть, подумал Стрикленд, Каллена Дэвиса вообще нельзя признать виновным, какое бы преступление он ни совершил. Может быть, просто невозможно подыскать таких 12 человек, которые, зная, кто такой Каллен Дэвис, какое у него состояние, образование и происхождение, и подвергаясь воздействию магнетизма и высокого профессионального мастерства Ричарда Хейнса, а также самого факта наличия огромного богатства, которое неминуемо окажет влияние на весь ход судебного разбирательства, сумели бы единогласно вынести вердикт "виновен". Может быть, всегда найдутся один, два, три или четыре присяжных, которые, выслушав показания свидетелей и повинуясь своему внутреннему голосу, придут к заключению, что Каллен Дэвис просто не способен сделать то, в чем его обвиняют. Может быть, Каллен Дэвис и в самом деле стоит над законом. Стрикленд дал клятву защищать систему правосудия, теперь же его от нее тошнило. Его тошнило от того, что Ричард Хейнс у него на глазах злоупотреблял этой системой и издевался над нею. Еще больше его тошнило от лицемерных сентенций Хейнса. Выступая как-то на собрании ассоциации юристов штата Техас, Хейнс назвал себя "доверенным лицом свободы". Что ж, его откровенность была достойна восхищения. Он действительно был доверенным лицом свободы Каллена Дэвиса, который сам устанавливал для себя законы.