Ехали в село, солнце уже садилось за полем.
— Овсы здесь для собак сеем, — управляющий объяснил.—- Князевой псовой охоты на всю губернию лучше не было.
— Сколько собак?
— Восемь сот, ваше сиятельство. Овса идет на прокорм с лишком две тысячи четвертей всякий день.
Миновали за полем порядочный дом с башенкой, высокими воротами. Село раскинулось над речкой — поверху, вкруг церкви, избы крепкие, Дранкой крыты, у берега же одна солома серая.
Барон соскочил с коляски возле первой хижины. Столичный ловкий кучер тут же и осадил коней. С главной улицы, сверху, староста с десятскими бегом — ожидали с хлебом-солью. '
Двор неприбранный. Изба покосилась, стена плахами подперта. Из сарая пегая кляча робко-робко глянула, переступила смущенно — под тонкой, продырявленной оводами кожей мослы горбом.
Вошли. Печь по-черному топлена, смрад. Потолок в копоти. На нескребанном столе пареная репа. Хозяин, хозяйка да ребятишек орава за ужином. Тощие все, мелкие. Ни говору, ни гама, только мухи гудят. Увидели барина в белом, шитом золотом камзоле. Детвора во все стороны с плачем, баба упала лбом в пол, мужик стал, глаза вытаращил. Только руки крупные, лапа расшлепанная, а сам ледащий, низенький, образ усталый, осунувшийся — не поймешь, как эдакий с сохой-то управится.
На дворе топот вразнобой — староста с десятскими подоспел.
— Сколько детей? — барон спрашивает.
Молчит мужичонко. Одеревенел. Староста тогда,
дыхание укорачивая, от дверей шаг.
— Кабы не мерли, до двух дюжин, батюшка-барин. Куды они их сеют?
Мужик потупился. И все ему невдомек барину в ножки поклониться. Стоит пень пнем.
— Много бесхлебных?
— Государь наш, с полсела. Которые еще с Тимофея-полузимника за макуху берутся, а по весне и сосновой мезгой не брезгуют. Сей-то час репку Бог послал.
Барон управляющему, выходя:
— Выдашь муки ржаной по мешку, масла конопляного по пять фунтов, солоду на квас по десять.
— Кому?! — Аудерский бегом за барином.— Ваше сиятельство, по этому краю наподряд лежебоки-мошенники...
И тут же понял ошибку. Калымский повернулся — в жизни не видел управляющий такой злобы в глазах.
— Обсуждать?.. С барином спорить?!
Две железные, руки схватили повыше локтей, сжали, земля вырвалась из-под ног. Со стороны видели, как управителева восьмипудовая фигура поднялась, пролетела, ударила в забор, повалила его. В то же мгновение барон одним прыжком настиг.
— Где твой дом?.. Тот вон? — Схватил Аудерского за отвороты камзола, дернул кверху — треск, и два клока материи остались в пальцах. Перехватил за плечи, поднял опять, бросил в коляску. (Как только рессора выдержала?) На старосту зыкнул: — Садись!