– Весной мы добавим сюда красивых камней, фонтан, кувшинки, немножко водорослей и рыбок, – сказала я ей. – И вуаля. У нас будет пруд с золотыми рыбками. Он привлечет стрекоз, бабочек, лягушек и черепах, сюда будут приходить напиться олени, индейки, певчие птички.
– И феи! – добавила Кора.
– Обязательно. Эй, а у меня идея. Мы всем рыбкам дадим имена. Какие имена подойдут золотым рыбкам?
Глаза Коры засияли.
– Немо, и Дори, и Симба, и…
– Симба – это мультяшный лев, – хмыкнула Иви. – Вспоминай мультяшных рыб.
Медленно, затаив дыхание, я повернулась к ней.
– А разве в море не водится рыба-лев?
Она пожала плечами.
– Может, и водится. Ладно.
Кора смотрела на сестру с бесконечным терпением.
– Львы золотистые, и рыбки тоже золотые, так что можно называть рыбку как льва.
– Да все равно.
Я притворилась, что глубоко задумалась.
– Что у нас еще золотое? Или желтое? Подсолнухи. Масло. Своих рыбок я назову Подсолнух и Масло. Ага, и апельсиновый сок. Одну рыбку будут звать Апельсиновый Сок.
Иви подошла к краю пруда.
– Я назову свою рыбку Гной. Он тоже желтый.
– Соплю не забудь, – предложила я. – Сопли бывают желтые.
У нее задрожал уголок рта. Она не смогла сдержаться.
– Гной и Сопля. Круто. Золотые рыбки Гной и Сопля. Ага!
– Ну вы грубые! – запищала Кора, хихикая.
– И еще Пи-пи, – пропела я. – Обязательно нужно назвать одну рыбку Пи-пи.
Для Коры это была лучшая шутка на свете. Детей такие вещи смешат до истерики, Кору трясло от смеха. Даже Иви улыбнулась. А когда я ткнула ее локтем – девчоночий вариант похлопывания по спине – она ткнула меня в ответ. Мы снова были друзьями, по крайней мере пока.
– Рыбка Пи-пипка, – повторила Кора и расхохоталась. Мы с Иви улыбнулись друг другу и закатили глаза. И где-то в середине нашего радостного момента я снова услышала шепот бабушки, притворяющийся моими мыслями. Этот старый коровий пруд больше не будет прежним. Ты будешь смотреть на него и вспоминать, как вы смеялись над рыбками. Ты запомнишь, и девочки тоже запомнят. Память о смехе, об ощущении, что тебя любят, навсегда останется в этой воде.
Внезапно мне очень захотелось позвонить Томасу и сказать, что мы его очень любим.
Томас
Маркус Джонсон и я стояли у Граунд Зироу, глядя через забор на развороченный грунт там, где когда-то стояли башни. Холодный зимний ветер хлестал по лицу. Маркус, пожарный из Нью-Йорка, работал здесь с 11 сентября и не уходил со смены несколько месяцев. Мы стали друзьями, вместе копаясь в крови и пыли руин. Он потерял здесь друга и был полон решимости не потерять меня. Именно Маркус в тот первый день протянул мне респиратор и сказал: