Как только на лес опускалась ночь, кот бесшумно покидал свое бунгало и осторожно пробирался к лесной опушке, то и дело останавливаясь и прислушиваясь к ночным звукам. Выбравшись на окраину леса, он переводил дух и двигался дальше, к расположенным неподалеку от первых деревьев холмам. Потом кот, тяжело и с наслаждением дыша, преодолевал один холм за другим, пока не оказывался на вершине нужного, где его уже поджидало маленькое существо с огромными ушами. Это был его единственный друг, которого он тщательно скрывал от окружающих, точно так же как и самые дорогие для него вещи, напоминавшие Базилио о том, кем он когда–то был. Друг протягивал ему бережно хранимый сверток, и кот доставал из него красные сапоги, плеер, несколько дисков и небольшую тетрадь. Потом он обувался, надевал наушники, ставил первый попавшийся диск и, в который уже раз, перечитывал записи в тетради, периодически отрываясь от своего занятия, чтобы насладиться какой–то песней или задумчиво уставиться куда–то вдаль, но всегда в сторону, противоположную лесу. Ушастое существо тем временем доставало шахматную доску и, не спеша, расставляло на ней фигуры, замысловато переливающиеся в лунном свете, так, что почти невозможно было различить их цвет. Их партии обычно заканчивались лишь под самое утро, когда приходило время расставаться до следующей встречи. Игра приносила коту ни с чем не сравнимое удовольствие, даже не столько сама игра, сколько время, проведенное за шахматной доской. При этом Базилио не спешил делать очередной ход, пытаясь найти самое изящное и неожиданное для соперника решение, не задумываясь особо над эффективностью своих действий. Когда ему все же удавалось совместить приятное с полезным, кот обычно произносил одну и ту же фразу. «Как я люблю эту игру. В ней все как в настоящей жизни, — даже если ты проиграл, можно заново расставить фигуры и взять реванш», — говорил Базилио и весь светился от счастья, на зависть самой луне. В такие мгновения он абсолютно не помнил о том, что еще не выиграл ни одной партии. Его партнер по игре, даже если бы умел говорить, все равно не напомнил бы ему об этом, так как, казалось, даже не слышит своего друга, полностью сосредоточившись на поисках ответного хода.
Иногда же Базилио проигрывал партию очень быстро и молча возвращался к предыдущему занятию: надевал наушники и открывал тетрадь. Только слушал он в такие моменты всегда одну и ту же песню и не читал, а тупо упирался взглядом в пустую страницу сразу за последней записью. И каждый раз, когда случалось подобное, ушастое существо, будто предугадывая мысли своего друга, протягивало ему остро заточенный карандаш, от которого тот всякий раз отказывался. «Боюсь, что в тетради не хватит места. Слишком много всего в голове», — говорил кот с какой–то воющей грустью в голосе.