— Да бросьте вы! — Саня увлеченно делала себе еще один бутерброд с творожной массой. — Ну как они могут реально нас наказать? Премий лишат? Но у нас нет никаких премий. Выговор объявят? Да хоть десять, кого это волнует! А увольнять специалистов мирового класса из-за паршивых бумажек — это уж, извините, такой идиотизм! Все нормально будет. Проверяющие увидят, что отсутствие бумажек никак не сказалось на нашей работе, и поймут, что бумажки не нужны.
— Размечталась, — буркнул Криворучко. — Ты хоть знаешь, кто в этой комиссии?
— Да кто бы ни был, — легкомысленно произнес Миллер, осушив чашку чаю одним глотком. — Я вообще считаю, что единственная комиссия, которая имеет право к нам прийти, — это комиссия Красного Креста. Выяснить, как это мы еще с такими зарплатами ноги не протянули. Я со всеми надбавками — за степень, за категорию — получаю примерно семь тысяч в месяц. А молодые врачи не больше четырех с половиной. И нас еще будут проверять, отрабатываем ли мы эти гигантские деньги?
Криворучко продолжал пыхтеть. Конечно, никто его не уволит, но скандал может выйти знатный.
— Не мучайтесь, Валериан Павлович, — сказала Тамара Семеновна. — Я стол накрою, в кабинете у вас все приберу. Мы с Александрой Анатольевной так их накормим и напоим, что на бумаги они даже не посмотрят.
— Если бы я не знал, кто нас проверяет, то даже не дернулся бы. В этой комиссии одни бабы! — взвыл Криворучко и оглядел собеседников, наслаждаясь произведенным эффектом. — Конечно, с мужиками мы бы разобрались, — продолжил он после театральной паузы. — Вооружились бы бутылками с горючей смесью и отбили атаку в лучшем виде. А с тетками что делать?! — И профессор позволил себе лирическое отступление насчет того, что бы он хотел сделать с личным составом комиссии.
— Ну, может, это и ничего, — пробормотала Саня. — Может, именно этого им как раз и не хватает… Придется вам, Дмитрий Дмитриевич, поработать ради коллектива.
— Да, дорогой, на тебя одна надежда. Я-то не боец уже, — засмеялся Криворучко.
— Дмитрий Дмитриевич закроет амбразуру своим упругим телом! — Саня тоже засмеялась.
Внезапно Миллер резко поднялся, расплескав чай.
— Как вы можете говорить такие пошлости, — отчеканил он, — вы, женщина! Вот уж не ожидал!
После чего он развернулся и вышел, сильно хлопнув дверью.
Оставшиеся переглянулись.
— Совсем с глузду съехал, фашист проклятый, — резюмировала Тамара Семеновна, закуривая папиросу. — Что ему такое сказали?
— Не мог же он воспринять это всерьез! — Саня пожала плечами.
— Бедный парень, — сокрушенно покачал головой Валериан Павлович, — он придает плотской любви слишком большое значение.