Он, как и прежде, вставал на рассвете, разжигал камин, кипятил в котелке чай. Выпив две чашки, принимался за работу. Только зорю отбивал теперь караульщик. А один раз, когда в караульне проспали, Серафима побежала к столбу и сама позвонила в колокол. Все должно итти, как и прежде!
Серафима, Николка, промышленные, алеуты и даже Хлебников старались не нарушать привычной жизни крепости. Люди по-прежнему приходили к Баранову по делу, за советами и помощью, а старые шкиперы и зверобои признавали только его распоряжения. Хлебников молчал, стараясь сам узнать как можно больше полезного от бывшего правителя. Со скрытым негодованием и грустью он видел, кого лишается Россия в этих местах, и понимал, что другого такого человека Русская Америка не увидит уже никогда.
Баранов оживлялся, когда приходили люди. Особенно рад был соратникам, с которыми прошел весь свой путь. Их осталось немного, и они тоже стали седыми и старыми — его боевые товарищи. Они молча сидели на лавке у очага, в потертом кожаном платье, многие не снимали шапок и не расставались с ружьями. Охотники и зверобои пришли почти со всех редутов и одиночек, они не хотели еще верить свершившемуся. Пришел из-под Якутата и старик Афонин, давно перебравшийся туда с Уналашкой — индейской девочкой, подобранной им когда-то в лесу.
Правитель роздал им свое оружие, лично добытые меха, одежду. А старику Афонину вручил для Уналашки восемьсот рублей ассигнациями — все, что имел. Больше у него ничего не было. Оставалось неполученное за два года жалованье да несколько компанейских акций, которые он передавал детям.
Поняв, наконец, что слухи правильны, старики решили тоже покинуть компанию. Одни собрались уйти на Квихпак, другие — к индейцам в предгорья Кордильеров. Афонин хотел перебраться в Канаду.
— Не будет житья нам тут под офицерами да попами. От них сюда подавались. Теперь наш курс компанейский вышел, — сказал старый зверобой сердито.
Но Баранов сразу же прервал Афонина и на минуту снова стал прежним — властным и строгим.
— Не для одной компании мы жизнь свою клали, Афонин, — заявил он хмурясь. — Вы что, не русские люди? Кто лучше вашего знает места, народы, проливы, промысел? На вас, а не на правителе будут держаться сии земли.
Потом остыл, прошелся по зальцу.
— Жизнь наша тут, старые соколы, — добавил он тихо.
* * *
Яновский выполнил поручение только наполовину. Он привез в Ново-Архангельск одну Ирину, княгиня же Кенайская прислала благословение и просьбу о ней не тревожиться. Она останется со своим народом. Анна Григорьевна хворала, морское путешествие даже на Ситху выдержать не могла.