— Я хочу в Россию, — ответил Баранов.
Однако он не возражал, когда Подушкин, Николка и Пим переносили его в шлюпку и доставили в старую, спокойную гостиницу, расположенную на берегу канала Рижсвижк. Отсюда виден был лазурный залив, тенистые аллеи канала, голландские домики с черепичными кровлями. Городской шум доходил сюда приглушенный, не утомлял и не беспокоил. Немного запущенное здание, прохладные комнаты, вежливая неторопливость китайских слуг чем-то напоминали Ситху.
Чаще всего Баранов сидел на нижней террасе отеля. В самом углу, затемненном полотняным навесом, Николка поставил кресло, и Александр Андреевич проводил в нем целые дни. Бурный переход по океану, волнения последних недель, а главное — бездействие, совершенно ослабили его. Он почти ничем не интересовался, ни о чем не расспрашивал, глядел на широкий залив с редкими парусами кораблей, на проступавшие вдали синеватые очертания острова Суматры. Единственно, что оживляло его, — сообщения Николки и Пима о ходе ремонта «Кутузова». Бывший правитель стремился поскорее увидеть свою родину.
Первые дни к нему приезжали голландские и китайские негоцианты. Они ехали выразить искреннее почтение тому, чье имя было хорошо известно не только на берегах Тихого океана. Прибыл и важный чиновник с официальным визитом (губернатор хворал и не мог лично посетить Баранова). Чиновник предоставил в распоряжение правителя губернаторский экипаж, проводников. Приглашал осмотреть город и остров, посетить дворец раджи в Сурабайе, посмотреть охоту на леопарда, пляски и игры малайцев.
Но все эти знаки внимания и уважения почти не тронули Баранова. Он оставался сидеть на своей террасе, вел немногословные беседы с Николкой, Пимом и навещавшим его каждый день Подушкиным. Он хотел только одного — поскорее отправиться на корабль, поскорее увидеть Россию.
— Поступишь там в мореходное училище, — говорил он Николке, — вместе с Антипатром плавать будешь…
О своих планах на дальнейшее не говорил ничего. Он даже не знал, есть ли у него деньги, как будет жить. Тоска по родине и беспокойство за семью — вот все, что сейчас наполняло его сердце.
И вместе с тем силы его слабели. Нездоровый климат Батавии, годы и пережитое потрясение сказывались с каждым днем. Подушкин доложил Гагемейстеру о состоянии Баранова и просил ускорить отход корабля. А то может случиться, что Баранов так и не дотянет до России.
Гагемейстер, как видно, хотел резко ответить, но сдержался.
— Лекарь не находит у него никакой болезни, — сказал он сухо. — А уйти отсюда я спешу не менее господина Баранова.