В полумраке комнаты отдыха все слушали, иногда покашливая и прихлебывая чай, и каждый глоток отзывался своеобразным эхом в герметичной комнате.
– Спирт кончился, – продолжал Палыч. – И отведенный для технических нужд, и в медблоке. Примерно где-то через месяц отправилась первая экспедиция на берег. Но не вернулась. Ждали их, ждали. Все без толку. В результате начальство запретило дальше трепыхаться.
– И как же вы? – спросила девушка.
– Как-как. Так и жили, – отхлебнул из своей кружки нефтяник. – С катушек отъезжали мальца, кто-то тайком пытался уплыть. Иногда таких ловили.
– И что, наказывали? – заинтересовался Батон.
– Та зачем? – отмахнулся Палыч. – Чего с дурной головы возьмешь? Дохтур наш местный, эскулап который, делал шо мог, чудеса прям творил… Ну а потом хлопцы меж собой начали собачиться… Тяжко нам пришлось. Ох, тяжко.
А примерно года через полтора, когда число хлопцев в три разы уменьшилось, появилось оно – большое пятно. – Палыч посмотрел в иллюминатор, за которым бушевала тьма. – Поначалу-то не могли понять, ша це таке трапылось. А колы к нему подплыли на шлюпке, оно вспенилось и поглотило лодку. Вот так вот – ам, и усе! Ничего вообще не осталось. Как корова слизнула. Потом пятно все пыталось напасть на буровую по сваям, но мы его отгоняли огнеметами. Несколько раз пятно загоралось, но тухло в море, оно каким-то образом погружалось под воду. Несколько буровиков от него погибли.
Потом пятно исчезло на некоторое время, и мы подумали, шо оно исчезло окончательно. Но наши хлопцы все равно гибли один за другим – кто хотел попасть на берег, кто самоубился, кто съехал с глызду… В результате остались только я да Мишка. Михась – как я его звал. Якось тот пытался порыбачить, вернее, как порыбачить – он сдирал какие-то ракушки со свай, и тоди его какая-то гадость укусила. Нога распухла, неделя в бреду. Короче, колы похоронил его, я сам порешил с собой порешить. Долго не рассусовливал да и сиганул в воду. Стал тонуть, захлебываться. Но вдруг меня шо-то подхватило, шо-то мягкое и обволакивающее. Оно подняло меня на нижнюю площадку. Так я и увидел, шо пятно вернулось. Соляра, ммать. Так его и назвал. Солярик стелился передо мной, превращаясь то в дельфина, то в подводную лодку, то в кораблик, тут и я поняв, шо теперь не одинок, а то, шо показал мне Солярик, доказывало, шо где-то еще есть люди. Так вот и стали «жити» гуртом… Старый хохол та нефтяное пятно, – грустно закончил свою исповедь Палыч.
На минуту воцарилось молчание.
– Хохол? – недоверчиво и стеснительно спросила Лера.