– Мужи Ванстера оскорблений не забывают. – Горм упер палец в пояс, где топорщились боевые ножи. – Однако меня одолела жажда, и поелику мы – гости… – Он подтянулся, цепь, сделанная из наверший мечей побежденных врагов, поползла по его могучей груди. – То я, Гром-гиль-Горм, Крушитель Мечей, Творитель Сирот, король Ванстерланда, верный и любящий сын Матери Войны… войду в город вторым.
Его воины сердито зароптали. Они целый час ругались и спорили, кто войдет первым, а теперь эта битва проиграна. Их государь встанет на менее почетное место, значит, меньше чести достанется им, и, боги, как же они колючи в вопросах чести!
– Мудрый поступок, – прищурившись, произнес король Атиль. – Только не жди ответных подарков.
– Волк не нуждается в подарках овец, – молвил Горм, сверкнув глазами в ответ. Ближняя дружина короля Атиля, подбоченясь, шагала мимо. Золоченые пряжки, рукояти и кольца-гривны сверкали на солнце. Наглецы зазнались, как никогда. Рэйт оскалился и харкнул им под ноги.
– От ведь псина, – ехидно ухмыльнулся Хуннан.
Рэйт бы прыгнул на старого выродка и вышиб ему мозги о причал, да только Рэкки приобнял его и на ухо проворковал:
– Тише, братик, остынь.
– Синий Дженнер! Вот так сюрприз!
Рэйт хмуро оглянулся через плечо и увидел, что отца Ярви увлек в сторонку какой-то старый моряк с просоленной рожей.
– Надеюсь, приятный, – произнес Дженнер, пожимая руки Ральфу, словно давнему одновесельнику.
– Поживем – увидим, – ответил служитель. – Ты приехал принять золото Лайтлин?
– Я приму чье угодно золото, только предложи. – Дженнер с опаской пострелял глазами по сторонам, как будто собрался поведать о тайном кладе. – Но меня привели сюда причины поважнее золота.
– Важнее золота? – усмехнулся Ральф. – Да ты ли это?
– Намного важнее. – Дженнер вывел вперед кого-то, кто прятался за его спиной, – и Рэйту словно пробили черепушку кинжалом, и боевой задор вытек из него моментально.
Она была невысокой и худенькой и утопала в полинялом плаще. Волосы переплелись нечесаным клубком: облаком темных локонов, что сбивались и трепетали на соленом ветру. Кожа ее была бледной, ободок ноздрей розоватый, а скулы – хрупкие и изящные, казалось, готовы надломиться от грубого слова.
Она смотрела прямо на Рэйта большими глазами, темными и зелеными, как Матерь Море пред бурей. Она не улыбалась. И не проронила ни слова. Печальная и торжественная, полная загадок, и у Рэйта встали дыбом все волоски. Никакой удар секирой по голове не смог бы так его вырубить, как этот единственный взгляд.
Несколько мгновений отец Ярви стоял, придурковато раззявив рот. Потом захлопнул его, клацнув челюстью.