Скара поймала себя на том, что чешет щеку. На ней до сих пор отпечаток холодных пальцев Яркого Йиллинга.
– Здесь все ко мне так добры! – пролепетала она и постаралась унять едкую боль от отрыжки. Слабый живот с самого детства, а с тех пор, как она скатилась со сходней «Черного пса», ее кишки крутило-мотало столь же нещадно, сколь мысли.
– Ты из нашей семьи, а важнее семьи в жизни ничего нет. – На прощание обняв, королева Лайтлин отпустила ее. – Мне надо поговорить с мужем и сыном… то есть с отцом Ярви.
– Разрешите спросить… Синий Дженнер все еще тут?
Неудовольствие королевы было осязаемым.
– Человек этот не многим лучше пирата…
– Вы можете прислать его ко мне? Пожалуйста!
Лайтлин казалась непробиваемой, как кремень, однако отчаяние в голосе Скары расслышала.
– Пришлю. Колючка, принцесса вынесла суровые испытания. Побудь вместе с нею. Пошли, Друин.
Принц-карапуз серьезно посмотрел на Скару:
– Пока-пока. – Бросил деревянный меч и побежал за матерью.
Скара разглядывала Колючку Бату. Снизу вверх – девушка возвышалась над ней в полный рост. Избранный Щит обходилась без расчесок сама: с одной стороны голова выстрижена до полущетины, а с другой – волосы скручены в узелки, косички, да на всклокоченные пряди нанизано целое, средней руки, состояние в золотых и серебряных кольцах-гривнах.
Поговаривали, эта женщина билась насмерть против семи мужчин и победила. Эльфийский браслет – награда за подвиг – полыхал желтым огнем на запястье. Эта женщина вместо шелков носила клинки, а вместо драгоценностей – шрамы. Под каблуком ее сапога треснут любые приличия, и извинений от нее не дождешься. Эта женщина не станет вежливо стучаться, скорее проломит дверь собственным лбом.
– Я, что, узница? – намеревалась с вызовом бросить Скара, но наружу вышел лишь мышиный писк.
По лицу Колючки нелегко прочитать ее мысли.
– Вы – принцесса, принцесса.
– По моему опыту, разница невелика.
– Видать, вам не приходилось быть узницей.
Презирает, и кто ее в этом бы упрекнул? У Скары перехватило горло, говорить едва удавалось.
– Сейчас ты наверняка думаешь о том, какая я слабая, податливая, избалованная дуреха.
Колючка сделала резкий вдох.
– На самом деле я вспоминала, каково было мне увидеть мертвого отца. – Суровое лицо не смягчилось ни чуточки, однако, смягчился голос. – Я задумалась о том, что бы почувствовала, если б его убивали на моих глазах. Прямо передо мной, и ничего нельзя сделать – только смотреть.
Скара открыла рот, но с губ не слетело ни слова. Не презрение, нет – но искренняя жалость. И жалость осекла ее резче любой насмешки.