Другой сообщит ему о поездке за границу или, например, в Кузбасс. Леон Георгиевич и этого попросит чертить, показывать. Между делом, к слову, заметит о развитии подземного транспорта на наших шахтах, расскажет о новейших схемах транспортных коммуникаций. Шахту «Комсомольскую — Глубокую» не упомянет, но скажет: «На шахтах угольного бассейна…»
Время от времени, не часто, Папиашвили обходит кабинеты начальников лабораторий. Завернув к директору института, сообщит новости, сделает ненароком, по ходу беседы, обзор работы некоторых своих подчиненных, квалифицированный обзор, глубокий! Не преминет назвать специальные журналы, имена зарубежных теоретиков. И каждую беседу закончит жалобой: «Все время поглощает администраторская работа. Некогда заниматься своей темой».
Если в лаборатории шахтной автоматики кто–то ему не нравится, Леон Георгиевич упомянет имя этого человека. Когда же начальник спросит: «А как он?» — Папиашвили не торопится чернить сотрудника, но вид сделает многозначительный: склонит набок голову, закатит глаза — мину изобразит самую невеселую… Влиятельное лицо понимающе закивает головой. Заметит: «М–да–а…»
Может быть, потому кое–кто считает Папиашвили опасным. Но это уж откровенные завистники. Люди, не умеющие устроить свою судьбу, всегда завидуют другим.
Как и подобает заместителю, Леон Георгиевич питает неподдельное уважение к своему начальнику. Больше того, Папиашвили души не чает в Каирове. Он готов ему поклоняться не только в служебных, но и во всех остальных делах, не исключая глубоко личных. Вот и сейчас он хоть и зашел к начальнику по служебному делу, но разговор у них вскоре перешел на личные темы.
Леон вынул из кармана ярко раскрашенную книжицу с экслибрисом, дарит Каирову. Борис Фомич говорит:
— Экслибрис… Помните, как у Горького: «Люблю непонятные слова…» Нет, нет, славно придумано. А?.. Экслибрис!..
Каиров вертит в руках подарок и с детской радостью разглядывает картинки. Папиашвили стоит у кресла, почтительно наклонив голову. Он только что вернулся из туристской поездки во Францию, откуда и привез любопытную книжицу. Турист привез и ещё кое–что из Франции, но это «кое–что» он приберег для заместителя директора института и для самого директора. Мелочи, конечно! Альбомчик с пикантными картинками. Самый что ни на есть пустяк!..
— Эмблема, — поясняет Леон. — Нечто вроде семейного герба. Одним словом, книжный знак.
Борис Фомич листает страницы, покачивает головой и, по привычке, напевает:
Где копченки ноги мыли,
Там шахтеры воду пили…
В юности Борис Фомич трудился на шахте крепильщиком. Старые горняки называли «копченками» женщин, работающих на откате, сортировке или отвале горной породы, — закопченных, запорошенных угольной пылью.