Благоразумие победило, и каялся я святому отцу только во вмешательстве в Божий суд. На что и получил суровый отлуп со стороны старого францисканца, как и обвинение в неуемной гордыне.
— Гордыня среди тяжких грехов, сын мой, самый страшный грех, — наставлял меня отец Васко. — Враг рода человеческого из первого среди ангелов превратился в дьявола исключительно посредством гордыни, возомнив, что может сравниться с Творцом всего сущего. Ты, сын мой, назначив Божий суд, сам все вложил в персты Господни. И как Господь рассудил, то его воля и не нам оспаривать его решение. И не тебе мнить, что ты мог хоть чем-то подправить Его волю. Иди, и не греши так больше в своих мыслях.
— Благодарю за науку, святой отец. Вы сняли камень с моей души.
Мне действительно морально полегчало после этой отповеди. Все же психотерапия не на пустом месте в Европе развилась, а именно с ослаблением религиозного сознания в массах. И заменила исповедь.
— Иди уж, — ворчливо отмахнулся от меня старый священник. — Твои люди, сын мой, ждут тебя и твоих приказов. Я разрешил твоим арапам отпеть принца Мамая по их ортодоксальным обрядам. Правда, ночью, чтобы не вводить в искушение наших прихожан. Утром мы будем отпевать его публично по римскому обряду, потому как хоронить его нам все же придется на освященной земле нашего храма.
Лицо старого францисканца смутно угадывалось в полутьме исповедальни искаженное тенью от деревянной решетки, и я не смог понять насколько правдиво он мне все это втирает согласно церковному канону или просто мной манипулировать пытается. Но вспомнил, что даже кастильская инквизиция начнет обвинять принцев в ереси еще не скоро, только после смерти Торквемады, успокоился. Причины реальные такого преследования будут лежать не в церковной плоскости, а в политической по воле королей.
Епитимью на меня монах наложил легкую. Три раза в день читать Символ веры по десять раз. Ладно, не страшно, Часы Богородицы, наложенные на меня патером Эрбура, я уже читаю по пять раз в день, правда, только, когда я у кого-нибудь на виду. Не сложно будет мне пробормотать и эту молитву. Лучше ее запомню. А если пропущу срок, то Микал подскажет, я его этим сам озадачу.
Когда я вернулся из храма, во дворе дома викария плотники тесали гроб, усыпая землю пахучими дубовыми стружками, а Григория на кухонном столе уже обмывали какие-то старушки в черных одеяниях, втихомолку оживленно обсуждая покойного как мужчину. В чем-то они завидовали тем женщинам, которые у казака были. Увидев меня, они зашикали друг на друга, замолкли и низко мне поклонились. Наверное, чтобы я бесстыжее выражение их глаз не заметил.