— И часто он тебя учил? — Вот изверг, порол почем зря, не иначе.
— Не знаю. Как положено. — В голосе смирение.
Проклятая точка отсчета. Раз в неделю. Часто? Ежедневно?
— Сильно бил? — Допытывался Дэн. Словно разница в силе удара. Измерь боль души. Тяжесть ожидания порки. Гром во время грозы — эхо стонов под куполом неба.
— Нет, не очень. Правда, однажды… Я опрокинул бутылку, — мальчишка всхлипнул, вспомнив тот день, — разлил вино. И он меня плетью по спине.
— Покажи, — попросил Данька. Подозревал, следы побоев остались.
Испанец задрал рубаху, и юнга увидел рубцы на спине парня. Следы от плети на спине. Убить мало этого скота. Он заслужил смерть.
— Это он так учил тебя уму-разуму!
— Да, конечно. Как же иначе? Я ленив, не родив и прожорлив. — Парень каялся в своих кем-то выдуманных грехах. Искал оправдание своему мучителю.
Господи, — думал Данька, — его не просто уродовали физически. Его уродовали морально, заставляя верть, что его избивают в его же благо. Как это возможно?
— Ладно, Хуан, отдыхай. Завтра будем на Тортуге.
Парень прижался к стене, в глазах ужас. Для него это остров смерти, последнее пристанище.
— Меня завтра сожгут? — Надежда и безысходность в голосе.
А как бы Дэн повел себя в такие минуты? Рвал на себе волосы? Плакал? Просил о пощаде? Или выскреб из уголков памяти какую-нибудь гордую чушь: аве цезарь, моритуре те салютант. Славься цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя. Дай, Господи, сил в горький час, не сплоховать на лобном месте. Дорогой предначертанной для нас, пройти позволь, не запятнавши чести.
— Не знаю, Хуан. Как-то я сомневаюсь в этом. Сам подумай, кто будет кормить, если все равно убьют, кто будет тратить еду, деньги, если все это все будет выброшено. Ты… Ты лучше помолись, если веришь. Глядишь, твой бог тебя спасет, или капитан передумает. — Как еще утешить парня. Снять камень с души, камень, что бог не осилит.
— Да, я буду молиться, — обещал мальчишка прерывающимся от волнения голосом, — Дева Мария, она заступница. Она заступится за меня. Я в грехах буду каяться. Я покаюсь, и она заступится. И Господь меня простит. Простит. — Сколько веры в его отчаянии.
— Ты не бойся, парень. Я то же попрошу капитана. Он у нас хороший. — Дэн верил, Свен не запятнает себя кровью ребенка.
Данька забрал корзину и ушел. А Хуан сидел в темноте трюма и молился. Каялся в своих грехах, накопленных за все пятнадцать лет своей жизни. Пытался вспомнить, в чем согрешил. Яблоко украл. От работы отлынивал. Что же он еще такого совершил? Грешник пятнадцати лет от роду каялся в грехах знамых и незнамых, ведомых и не ведомых, вольных и не вольных. Он надеялся. Покайся и спасен будешь.