— Им и останусь, — жёстко отрезаю я. — Меня вполне устраивает эта роль.
Священник, понимая, что меня не переубедить, опускает усталый взгляд.
— Это я виноват, — в голосе отца Марка звучит неподдельное раскаяние. — Мне надо было настоять, чтобы вы продолжали принимать антиэмпатическую вакцину здесь на Дарии. Тогда не было бы этих проблем. Препарат бы блокировал ваши эмоции. Я должен был прислушаться к рекомендациям вашего доктора.
О, да! Не было бы ни привязанности, ни дружбы, ни любви. В моей душе был бы полный эмоциональный штиль, который устаивал бы всех, кроме меня. К сожалению, я слишком хорошо знаком с этим штилем. Он царит в душе моего отца, который посчитал приемлемым отправить собственного ребёнка на враждебную планету в качестве залога перемирия. Конечно, долг перед государством куда важнее долга перед семьёй. О любви я уж и вообще молчу. И плевать, что в случае конца перемирия твоего младшего сына прилюдно убьют. Спасибо, но я лучше воздержусь от такой антиэмпатической вакцины. Может, я проживу и не долго. Но по крайней мере проЖИВУ!
— Эмоции мешают в принятии важных решений. Они делают вас морально уязвимыми, — отец часто повторял эту фразу, обосновывая нам с братьями необходимость принятия вакцины.
А ещё живыми — об этом отец почему-то забыл нам сказать.
Парадокс: но именно здесь в этом отнюдь недобром Катаре, отказавшись от вакцины, от императорских регалий, позволив себе быть простым подростком, я впервые в полной мере почувствовал себя живым и свободным.
Отец, на удивление, не возражал.
Впрочем, думаю, эту мою прихоть он приравнял к последнему желанию человека, ожидающего смертную казнь. Ни для кого из нас двоих не было секретом: живым я с Дария не выберусь. Я не дурак, прекрасно понимаю: перемирие нужно обеим сторонам лишь для передышки, чтобы накопить военный потенциал и начать новую, куда более крупномасштабную военную компанию за делёжку территорий.
Но я благодарен этому перемирию, потому что именно оно привело меня сюда — на Дарий в Катар. К моей Аде, сумевший одним своим фиалковым взглядом пробудить во мне то чувство, о существовании которого я даже раньше и не подозревал — любовь.
Никогда не забуду тот самый день, когда отец Марк привёл к нам домой двух десятилетних соседских детей, которые должны были стать моими компаньонами. Священник очень переживал, что я всё время нахожусь в одиночестве. Конечно, Ада и Анигай были младше меня почти на три года и вряд ли могли составить мне полноценную компанию, но других дарийских детей, которым бы родители позволили играть с альтаирским ребёнком в Катаре просто не было. Двойняшки были в этом плане исключением. Их фактически вырастил по-соседски сам отец Марк, поэтому к землянам и альтаирцам они относились со здоровой долей симпатии, не видя в них врагов. Насколько я сразу понял, мать никогда не заботилась о двойняшках. Скорее уж они о матери. За «дружбу» со мной отец Марк платил им дарами и едой. Это не было секретом. Поэтому я никогда не испытывал никаких иллюзий насчёт привязанности Ады и Анигая ко мне. Но со временем всё изменилось.