И что? Шагнуть сейчас вперед, сжать в руках это тело, при одном взгляде на которое сгустившаяся вдруг кровь начинает стучать в висках взбесившимся кузнечным молотом? Взять ее, пользуясь моментом, который, скорее всего, больше никогда не представится? Поддаться… Чему? Вот именно – чему сейчас он должен поддаться?!
Алексей сделал шаг вперед, шлепнул на столик принесенные стаканы так, что содержимое выплеснулось и потекло по столешнице. Потом развернулся к креслу, аккуратно сдвинул в сторону одежду девушки, выдернул из-под нее скомканное одеяло. И набросил его на Машу, стараясь смотреть при этом в сторону. Поколебавшись всего секунду, сел рядом и взял девушку за руку.
– Не надо, Маша. Так – не надо…
– Почему?!
– Потому что так неправильно. Нельзя. Нельзя, и все…
В крохотной комнатке повисло молчание, продлившееся, впрочем, недолго. Сглотнув набежавшие слезы, Маша «зашла» с другой, неожиданной, стороны:
– Лешенька, милый, ну помоги мне!
– Чем помочь? С чем!?
– Ну пойми же, пока я… Ну, пока ни с кем не была, с мужчиной в смысле… Я же нужна ведьме этой буду! Она же не отстанет от меня! Она же меня найдет! Ну, спаси меня, Леша! Ты не подумай – ты мне, правда, нравишься, очень-очень… Я, правда, хочу, чтобы в первый раз именно с тобой! Ну, спаси ты меня!
– Только не таким способом…
«На жалость начинаем бить! Что дальше?» – Леша поймал себя на том, что ему вряд ли стоит испытывать на себе возможные дальнейшие ходы девушки. Потому как прочность его добродетели уже и так была на пределе. В процессе разговора одеяло вдруг как-то незаметно начало ползти вниз, и из-под него показалось сперва плечо, а потом и грудь… Такая… Ну, такая… Гру-у-дь…
Скрипнув зубами, Алексей резко встал с постели и развернулся к противоположной стене.
– Значит, так! Сейчас я даю тебе одежду и иду в коридор. Жду там пять минут. Потом захожу. Если ты не будешь сидеть полностью одетая и готовая к отъезду, я опять уйду, запру номер, и потом сюда зайду уже не я. Ты поняла?
– Да поняла я все… – Маша сидела на постели, всем своим видом не выражая уже ничего, кроме глубочайшего раскаяния и сожаления. Одеяло снова вернулось под самый подбородок. – Ну, хоть поцеловать меня ты можешь?
Поцеловать?! Ну… Ведь поцелуй – это же ничего такого, ведь правда же? И ведь возможно, больше никогда… Да, что там возможно – наверняка! Да ну его! Леша нежно, словно к трепещущему на весеннем ветру тончайшими лепестками цветку мака, прикоснулся губами к ее губам. Таким нежным, зовущим… Пусть и намазанным этой дурацкой алой помадой! Алая волна накрыла его в один миг. И наступила тьма…