Зрелище церковной отчитки – не для людей со слабыми нервами. Особенно – если отчитывают того, кто тебе небезразличен, тем более – дорог. Будучи впервые в жизни допущен на этот обряд, пусть и в качестве зрителя, он выдержал недолго. Но и этого хватило – даже сейчас, стоя на высоком, обдуваемом промозглым ветром крыльце, Алексей чувствовал, как горит его лицо. В ушах бился страдальческий крик Маши, а перед глазами стояло ее корчащееся в муках тело. Допустить к себе нечистого, оскверниться – легко. А вот избавляться от этого – сложно. И мучительно.
Сзади прозвучали легкие шаги, и на плечо Алексея легла рука. Отец Михаил, постояв пару минут молча, задал вопрос:
– Больно, Алеша?
– Больной, святой отец…
– Знаю, Алеша. Тут ведь какая штука… Любить – оно всегда больно. Потому что только тогда ты чью-то боль не просто как свою ощущаешь, а во сто крат сильнее. Вот почувствовал это – считай, полюбил в первый раз по-настоящему. Странно – я вот и сыну своему недавно то же самое говорил…
– Сыну?!
– Ну да. А ты никак думал, что святые отцы почкованием размножаются? Так я ведь священником далеко не в юные года стал – сам ведь знаешь. И в миру пожил и послужил. И семья была, и любовь… была. Хотя – что значит – «была»? Если она истинная, то навсегда. Даже если нет рядом того человека, а есть лишь образ, в твоей душе запечатленный. Ты и это запомни тоже…
– Сдается мне, батюшка, что неспроста вы мне эту премудрость втолковываете. Готовите!? – Лешино сердце, оборвавшись, ухнуло куда-то вниз, как санки с ледяной горки. – С Машей что – совсем плохо?!
– Да не плохо, успокойся ты! Это если, конечно, о телесном, конечно, здоровье ее говорить. А вот с другим… Да, тут нехорошо. Грех колдовства – страшный и тяжкий. Вот так вот просто его с души не снять. Да и общение с сущностями… сам знаешь, какими, тоже даром не прошло – вон, что на отчитке творилось – видел.
– И что теперь?
– Теперь… Силой держать ее никто бы не стал. Захотела бы – хоть домой вернулась, хоть куда еще. Только Маша сама на покаяние просится.
– Куда?
– В монастырь, куда ж еще… Да ты не сходи с ума-то раньше времени. Покаяние – не постриг. Как еще сложится – одному Богу ведомо.
Неизвестно почему, но что-то подсказывало Алексею, что все уже решено. И дороги его с этой девушкой расходятся на этом месте – раз и навсегда. И так больно, так нестерпимо было осознавать это, что он попросту постарался перевести разговор на другое:
– Я ведь, отец Михаил, по правде говоря, выволочки от вас ожидал!
– Выволочки?! Вот скажешь тоже… Да и за что бы?