…Луч солнца раскаленной иглой воткнулся в зрачок, в голове белоруса пронзительно взорвалось солнце, мириады осколков изнутри распёрли череп. Стон и хрип застряли в глотке, широко раззявленный рот был забит влажной от слизи и крови землей и песком. Он попытался выковырять удушливую пробку, но не смог шевельнуть рукой. Он лежал под пушистой, тяжелой кроной чинары, граната ударила под самые корни…
Луч, прожигающий зрачок, наконец, переместился. Какие–то люди в серых блинообразных шапочках, в камуфляжных куртках и широких сборчатых шароварах, нагибаясь, что–то подбирали. Горбатые носы хищно нависали над черными бородами.
Сквозь землю, пробками забившей уши, проник на невыносимо высокой ноте, стон–крик! По камням ползло странное, буро–красное существо, по бокам его волочились какие–то буро–серые лохмотья. Воющее пятно выбрасывало вперед красные щупальца. Гогоча, бородачи шли рядом со страшным существом, посыпая его чем–то белым. Соль!.. Иван!.. Друг…
Красное — это спина и руки, с которых содрана кожа, ошметками волочащаяся по камням. От бесконечно звериного «…а–а–а-ааа!..» полешук сошел бы с ума, если б вновь не потерял сознание.
Очнулся он уже ночью, хотя какая теперь для него ночь. В непроглядной темноте он видел, как в сумерках вечера. Белорус не успел этому удивиться, так как не мог сконцентрироваться на чём–то одном. Конечно, он не догадывался, что это последствия контузии, увиденного страшного зрелища. Что–то сместилось в его мозгу, и он стал видеть, как в прибор ночного видения.
В полубреду два дня и две ночи камнями он заваливал изуродованные тела товарищей. Хохотали шакалы, узкомордые и остроухие, среди редких кустов и каменных обломков они мелькали в каких–то десяти метрах. Хотя автомат с глушителем при нем, «лифчик» полон запасных рожков, стрелять он опасался. Хрипя от ненависти и боли, камнями он отгонял назойливых падальщиков. Днем же досаждали мухи: крупные, с зеленым металлическим отливом, гудящим облаком они падали на трупы, и рис личинок густо усеивал мясо. В отполированной до блеска вышине кружили стервятники, их жалобный, унылый крик сейчас соответствует нынешнему состоянию души спецназовца…
…Потом над проклятой седловиной зависли «вертушки». Видавшие виды десантники рыгали на камни: все трупы без голов, распороты животы, отрезаны половые органы.
Раза три в палату заходил знакомый полковник, спецназовец догадывался, он из ГРУ. На «вертушке» несколько раз прилетал в их тренировочный лагерь в Саянах. Майор, начальник спецгруппы (теперь уже мертвый), тогда весь подбирался, закаменевал, хотя полковник был в цивильном.