Он опять начал расхаживать, и его шаги стали бодрее. Кельсер не ожидал, что бог окажется таким... человечным. Легко воодушевляющимся, энергичным.
− Я кое-что видел, когда Вседержитель меня убил, − сказал Кельсер. − Человека, которым он когда-то мог быть. Его прошлое? Версию его прошлого? Он стоял около Источника Вознесения.
− Правда? Да, ведь во время перехода горел металл. Значит, ты мельком увидел духовную реальность? Его Cвязность и его прошлое? К несчастью, ты использовал сущность Ати. Ему даже в ослабленной форме нельзя доверять. За исключением... − Он нахмурился, наклонив голову набок, словно пытаясь вспомнить что-то забытое.
− Еще один бог, − прошептал Кельсер, закрывая глаза. − Ты говоришь, что... поймал его в ловушку?
− Он в конце концов вырвется. Это неизбежно. Но тюрьма не последняя моя уловка. Далеко не последняя.
«Наверное, мне следует пустить все на самотек», − подумал Кельсер, покачиваясь.
− Ну вот, − сказал бог. − Прощай, Кельсер. Ты служил ему больше, чем мне, но я уважаю твои стремления и твою поразительную способность Сохранять себя.
− Я его видел, − прошептал Кельсер. − Пещера высоко в горах. Источник Вознесения...
− Да, − ответил Разлетайка. − Именно туда я его и поместил.
− Но... − возразил Кельсер, растягиваясь, − он передвинул его...
− Естественно.
Что бы сделал Вседержитель, имея такой источник силы? Спрятал бы подальше или держал бы поближе? У себя под носом? Разве Кельсер не видел меха, похожие на те, которые носил Вседержитель в его видении? Он видел их в комнате за инквизитором. Здание в здании, сокрытое в глубине дворца.
Кельсер распахнул глаза.
Разлетайка повернулся к нему.
− Что...
Кельсер с усилием поднялся на ноги и побежал. От него самого не так много осталось, только нечеткий размытый образ. Ноги стали искривленными пятнами, его очертания расползались, как разошедшаяся по швам одежда. Он с трудом нашел опору на призрачной поверхности, а когда наткнулся на здание, то прошел сквозь него, как будто стена была не плотнее воздуха.
− Бежишь, Кельсер? − сказал Разлетайка, появляясь рядом. − Дитя, ты ничего не добьешься. Полагаю, от тебя и не следовало ожидать меньшего, чем отчаянной борьбы с судьбой до самого последнего момента.
Кельсер почти не слышал его. Он сосредоточился на беге, на сопротивлении силе, которая тянула его назад, в ничто. Он бежал от хватки самой смерти, ее смыкающихся на нем холодных пальцев.
Бежать.
Сконцентрироваться.
Бороться за право существовать.
Эта борьба напомнила ему другую, когда он с кровоточащими руками выбирался из ямы. Его так просто не взять!