— Вы сами беса тешите, а не богу служите!
— Так будь ты проклят миром и клиром, святотатец! Гори ж твоя душа в аду без покаянной исповеди и отпущения грехов!
Проклятие игумена было таким истовым, что аж природу и погоду переменило. Небо потемнело, как будто бы солнце за тучу зашло. Когда высокородные толстосумы охолонули чуток от содрогательства во всех членах и снова вошли в трезвый рассудок после временного умопомрачения страха ради, кто–то из них глянул на небо и возопил:
— Братья! Гляньте на силу бесовскую, что нам солнце застила!
Высокородные бояре, воеводы и церковные чины задрали бороды и кинулись истово креститься да отплевываться.
— Чур меня, чур! Сгинь нечистая сила!
В небе над вечевым пятачком висела громадная подушка, с четырёх концов заякоренная цепями с острыми крюками — «кошками» на концах, уцепившимися за землю.
Нарядчик Тимофей задрал голову и весело крикнул в небо:
— Всё готово, робяты?
— Так точно, твоя воинская доблесть! — крикнул в ответ с высоты один из казаков–ватажников, раскрыв круглое окошко огромадной корзины, прикреплённой ко дну висевшей в небе «подушки». — Загрузились срубами избяными и скотом свойским под самую завязку. Велишь отплывать, твоя воинская доблесть?
— С богом! А послезавтра чтоб назад прибыли, как по расписанию указал!
Цепи, с четырёх концов удерживавшие «подушку», дёрнулись, вырвали когтистые лапы–крюки из земли и стали втягиваться внутрь невиданного летательного средства, которое медленно поплыло по небу над рекой противу течения Печоры.
— Сие есть воздухоплавательное грузовое судно для дальних перелётов, — спокойно разъяснил Тимофей вселенскому вечу. — Поднимается в воздух не бесовской, а выталкивающей силой, потому как его сосуд заполнен поветриями водорода и светлорода, какие легче воздуха… Евфросий, развяжи ты меня, что ли!
Великан–келарь обнажил в своей извечной дурацкой ухмылке жёлтые лошадиные зубы и едва только легко дёрнул за конец верёвки, как путы с рук бывшего нарядчика спали сами собой.
— Не сметь! — завопил игумен. — Копейщиков сюда!
Высокородные толстосумы обернулись за военной подмогой, но вечевой пятачок уже оцепили не копейщики, а стрельцы из дружины воеводы Тимофея с многострельными пищалями в руках.
— Вероотступник Евфросий! — сорвался на сиплый писк игумен. — И ты, пёс, бесам продался?
— Запри его в клетку, — приказал нарядчик келарю, — чтобы не лютовал зверски, а то помешает в наших делах.
Келарь утробно ухнул в ответ и, как пушинку, без труда втолкнул худенького игумена в клетку с ржавыми прутьями, в которой жгли над костром еретиков. Снял с пояса тяжёлый ключ и запер пудовый замок.