Он не заметил! А я заметил: машина шла со скоростью под сотню километров.
— Маша! А–у–у! — вдруг зычно, как на плацу, за орал полковник, и девчонка появилась перед нами, как из–под земли — тихая, строгая.
Она молча обошла нас и зашагала к машине, и я обратил внимание на то, что под ее ногами ни разу не хрустнула ветка, а за ней оставались узкие следы, почему–то серебристые на темной траве… Около подъезда нашего дома полковник, не выходя из машины, заискивающе попросил:
— Может, еще поиграем, а? Выпить купим?
Не попрощавшись и не обернувшись на его голос, я пошел в подъезд…
В квартире я захотел курить, пошарил по карма нам, вытряхнул табачную пыль. Идти в гастроном за сигаретами очень не хотелось.
— Ты мой брат, — сказала Маша. Она стояла в прихожей, смотрела, как я чертыхаюсь. — Ты мой брат, наверное. На!
Она протянула мне на ладошке пачку «Примы».
— Спасибо, — буркнул я, — вы очень предупредительны, сестренка.
Я скатился с этой, весьма удобной кровати, как ошалелый. Сон, похожий на кинофильм абсурда, мгновенно лишил меня сна. Понимаю, как нелепо звучит эта фраза: сон лишил сна, но дело было именно так. Полоса чудес продолжалась уже потому, что такие сны нормальным людям снится не могут. Только шизикам и соратниками белой горячки. Но у меня, вроде, симптомов диллериума не наблюдалось. Я в период бичевания был один раз в этой стадии, так что могу сравнивать. Тогда меня связали и двое суток не развязывали, отпаивая маленькими порциями водки. Подобное подобным. И я ничего не помнил, выпали эти дни у меня из памяти.
Этот сон был похож на кино отчасти еще и потому, что я в нем как бы участвовал и не участвовал. То есть, я одновременно наблюдал за главным героем этого кино — Фотографом, и в то же время отчасти был им. Его чувства и воспринимал через себя, как высоковольтные разряды.
В данный момент я испытывал сильнейшее желание записать этот сон. Мне казалось, что не сделай я этого — случится нечто плохое.
Но в этой квартирке не было ни бумаги, ни карандаша. Отправиться за покупками самостоятельно я не решался; слава Богу, что уже пришла Люся. Я не дал ей даже выложить покупки, забрал пакеты и послал за писчими принадлежностями. Она пошла, бормоча, что ей всегда попадаются психи вместо нормальных клиентов.
А я, наскоро засунув пакеты в холодильник, сел в угол, стараясь не отвлекаться и не расплескать этот киносон.
Обреченный Фотограф ходил по серой обыденности и вместе с ним продолжал замкнутое движение и я, будто не было за стеной жгучего южного солнца и тучных пальм.