Приоткрылась вторая дверь, в приемную выглянул слегка полноватый товарищ в гражданском костюме, элегантном, глубоко-синем, с жилеткой и галстуком. Запонки белоснежной сорочки темно-лилового аметиста. Из нагрудного кармашка пиджака выглядывает часть оправы пенсне или очков.
— Ждем, ждем, здравствуйте. — Он шагнул к Пономаренко и Шмулевичу, протянул руку. По-русски говорит правильно, но с акцентом. — Значит, вот вы и есть тот самый комиссар? Вы редкий человек, товарищ Шмулевич. Заставили меня удивиться, а это, знаете ли, оч-чень нелегко. Чрезвычайно.
— Здравствуйте, товарищ нарком, — ровно выговорил Шмулевич.
Узнал сразу.
— Можете называть по имени-отчеству, я не обижусь.
— Как прикажете, Лаврентий Павлович.
Товарищ Берия производил впечатление самое благоприятное — голос кавказски-мягкий, никаких властных манер (присущих обычно руководителям среднего звена на местах, старающихся выглядеть если не вершителями судеб, то людьми, «облеченными доверием и полномочиями», как говаривал Салтыков-Щедрин), одет почти щегольски, приветлив и любезен. Но достаточно вспомнить, какая необоримая мощь сосредоточена за спиной этого человека, и невольно становится не по себе.
— Совещание… Даже не так. Не совещание, а неофициальная непротоколируемая встреча пройдет в крайне ограниченном составе, — предупредил Берия. — Запомните накрепко, товарищ Шмулевич: вы здесь никогда не были. Запомнили? Вот и договорились… Что же мы стоим? Идемте чай пить, только заварился.
Вот так просто «чай пить». И где?! При всей своей флегматичности Шмулевич с колоссальным трудом удержался от тяжкого вздоха, обычно выражавшего у него запредельно сильные эмоции. Теперь-то стало окончательно ясно, с кем предстоит «важная беседа».
Прошли через секретарскую, немаленький кабинет с рабочим столом лысого, как коленка, товарища, или старательно делавшего вид, что неимоверно занят с бумагами, или на самом деле погруженного в работу с головой. В ответ на тихие приветствия он лишь кивнул, не поднимая глаз и что-то невнятно промычал. Берия мельком уточнил, что это товарищ Поскребышев, а во-он тот комиссар госбезопасности третьего ранга — товарищ Власик.
«Ничего себе „нет охраны“», — подумал Шмулевич, бегло оценив вроде бы дремлющего в кресле Власика. Последний лениво глянул на новоприбывших и снова прикрыл веки, но секундного, мимолетного столкновения взглядами хватило, чтобы уяснить — истинный цербер. Такие глаза встречаются лишь у одной породы людей: кто способен убить, не рассуждая и не философствуя, стоит почувствовать опасность. На подобных Власику личностей Шмулевич вдоволь насмотрелся за свою революционную молодость. Да и потом, работая в органах, встречал не одного и не двоих. Не ошибешься и не спутаешь.