Рассел стиснул зубы, пересиливая себя. Значит, доктор рассказал парню… больше ведь знать об этом неоткуда.
— Зачем вам это понадобилось, доктор? — вырвалось у него.
Но ответил Андрей. Не на вопрос, а просто говоря о своём.
— Как он мог? Он же… клятву Гиппократа давал. И такое творил. Не понимаю, никогда не пойму. А с виду… человек.
— С виду? — Рассел начинал догадываться, но… но этого не может быть. — Этого не может быть, — повторил он вслух.
Андрей кивнул. И вдруг — неожиданно для Жарикова — заговорил совсем другим, деловито скучающим тоном. С интонациями, от которых Рассел похолодел.
— Разумеется, по завершению эксперимента материал ликвидируется. Это элементарно. Но в данном случае… реализуйте в обычном порядке.
Он говорил, глядя перед собой, и его лицо было уже просто усталым. Наступило молчание.
— Простите, — тихо сказал Рассел. — Я не знал.
— Прав Рейтер, — Андрей словно не слышал собеседника. — Тело заживёт, а душа — нет. И Чак, уж на что… и то говорит, что нам не на руку, а на душу номер кладут. И бесследного ничего нет, и опять Рейтер прав. Нас и стреляли, и жгли по Паласам, по питомникам, именно чтобы следов не осталось. А мы есть. И память наша есть. И… и я думаю, Рейтера за это и убили, — Андрей закрыл лицо ладонями и тут же убрал их, положил, почти бросил на стол по обе стороны от чашки. — Простите, Иван Дормидонтович, я не хотел, само вот выскочило.
Жариков смотрел на него с грустной улыбкой.
— Скорее, это моя вина, — Рассел вертел чашку с чаем. — Это я помешал вам. И извиняться нужно мне.
Андрей молча покосился на него и стал пить остывший чай. А Жариков тихо радовался, что Андрей не зажался и не сорвался в неуправляемую реакцию. Взрослеет.
Рассел никак не ждал такого оборота. Он сам много спорил с отцом именно об этом, правда, мысленно и уже после капитуляции, и вот… спальник, джи, экспериментальный материал… обвиняет доктора Шермана в измене клятве Гиппократа. Но разве он сам всегда верен ей?
— Андре, вы говорили о клятве Гиппократа. А вы, вы сами давали её?
Андрей кивнул.
— И вы верны ей?
Жариков снова напрягся. И снова Андрей удержал себя.
— Я знаю, о чём вы говорите. Но я не мстил. Я тогда не знал, что вы… его сын. Я спасал другого.
— Кого?
— Алика. Это его вы на День Империи изуродовали. В Джексонвилле.
Рассел зло дёрнул головой.
— Так, понятно. Так если кто его и спас, так это я. У меня не было другого варианта.
Андрей уже полностью успокоился.
— У меня тоже, сэр.
Обращение прозвучало издёвкой, и Жариков строго посмотрел на Андрея. Андрей преувеличенно удивлённо хлопнул ресницами, заставив Жарикова улыбнуться. Не смог не улыбнуться и Рассел. И сказал заготовленные слова, но уже другим тоном.