— Хорошо, но сначала помолись, глупышка.
— Я уже молюсь. Господи, упокой мою душу! Если мне надлежит умереть во сне, то, Господи, возьми мою душу.
— Аминь.
— Аминь.
— Жил-был эскимос, которого звали Ики.
— Эскимоска, мам, — поправила Ли, когда Эдди остановилась перевести дыхание.
— Жила-была капризная маленькая эскимоска, которую звали...
— Капризная? Продолжай, мам.
— Извини! О'кей. А сейчас закрой глаза, и я начну сначала. Однажды далеко на севере жила эскимоска, которую звали Ики, и был у нее олененок по имени Карибу. Он всегда мечтал стать северным оленем, но был лишь канадским олененком, поэтому Ики и назвала его Карибу. Но Ики не могла произнести слово Карибу, потому что была совсем маленькой эскимосской девочкой, она могла только говорить Бу-Бу, и это стало именем оленя. — Эдди замолчала, решая, хотел ли олень быть Карибу или нет. Она забыла, как это объяснял Эд. Ну, неважно. — И Бу-Бу пошел к Санта Клаусу просить, чтобы тот назначил его рождественским оленем. Но Санта Клауса и его жены не было дома, поэтому он решил поговорить с Рудольфом.
Ли Анна, слава Богу, уже равномерно дышала, и это было очень кстати, так как Эдди не знала, что нужно рассказывать дальше.
Она осторожно поднялась с постели и на цыпочках подошла к выключателю. Погасила свет и только начала закрывать дверь, как услышала тонкий голосок, заглушенный дверью и сном.
— Мам, ты все перепутала. Бу-Бу — канадский олень, а не просто олень.
— Хорошо. Ты все мне объяснишь завтра. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, мам. Я тебя очень люблю.
— Я тоже очень люблю тебя, сладенькая моя, — ответила Эдди, тихо закрывая дверь.
Джек Эйхорд — полицейский
— А ты знаешь, как снять черного с дерева в Миссисипи?
— Ну и как? — подыграл Эйхорд детине, стоящему рядом с ним у Керли, в полицейском баре, где вечно торчали все сотрудники восемнадцатого отделения. Подходили ребята после четырехчасового ночного дежурства, снедаемые жаждой, и Джек оказался между двумя парнями, занимавшимися кражами. Большой был в кожаном пальто и шелковой рубашке, которая стоила не меньше семидесяти пяти долларов, с толстой золотой цепью, второй — черный, сложенный, как пожарный кран, тоже расстегнул рубашку и выставил множество золотых цепей. Еще один белый смотрел на Джека, но разговаривал со своим приятелем, лениво перебрасываясь с ним словами.
— Вытащи свой нож и срежь его оттуда!
Все засмеялись, Эйхорд тоже вежливо улыбнулся, но вдруг почувствовал, что кто-то тянет его за правую руку. Он обернулся.
— Слушай, ты знаешь, как в польских воздушных силах называют самолет?