Потом она села. Удивительно красивая, демонстрируя ему свое молодое и не по годам развитое тело. Он не мог оторвать взгляд от такого красивого и желанного тела, но сам почему–то все не решался даже к ней прикоснуться.…Тогда она переложила его, как маленького мальчика, и помогла ему занять удивительную позицию перед ее разведенными в стороны, обнаженными и согнутыми в коленях ногами. А он все не смел позволить себе направить к ней туда свой горящий взгляд и тогда она.…Протянула ему руки и попросила их целовать снаружи. Он жадно припал и принялся к ним нежно прикладываться своими дрожащими губами. А эти ее зацелованные им руки начали медленно опускаться, и он за ними следом, пригибаясь все ниже и ниже.…Потом ее руки прикрыли, как ему показалось застенчиво, то место, что скрывалось между ее раздвинутыми ногами, и он замер! А она ему нежно:
— Ну, что же ты, моя желанная, замерла, продолжай, я помогу тебе, целуй еще, прошу тебя, родная….
Она все время его так тогда называла, словно он и был женщиной в своем нелепом женском наряде.
И он, приблизив лицо туда, стал неожиданно горячо целовать ее руки, сильно слюнявя ей пальцы. Он целовал, а эти пальцы все расходились и расходились в стороны, открывая перед ним доступ…. Потом он почувствовал почему–то, и это его невероятно поразило, что оттуда, куда он уже мог слегка прикасаться губами на него словно дохнуло приятным, приторным запахом…шоколада! И он, он… Последнее, что он вспомнил, что она раздвинула перед ним свое лоно разведенными в стороны большим и указательным пальцем, и он погрузился ртом в это шоколадное, сладкое, влажное и горячее место!
Почему же все шоколадное? — Пронеслось в голове.
Это потом он узнал, что все женщины, кто работал на фабрике они …. Ну вы поняли, каким способом они сохраняли в себе удивительную мягкость и нежность кожи…
Это еще раз он ощутил потом, когда его грязную и перепачканную шоколадом палочку, всю такую смягченную, с удовольствием вылизывали, словно эскимо на палочке…
Разве же мог он забыть все это?
Потому и грустил в училище, пробовал уединяться, отключаться в своих воспоминаниях. Но это ему не давалось, его постоянно отвлекали, мешали, и только ночью он мог себе это позволить. Иногда он вставал среди ночи, шел и запирался в кабинку туалета…
Об этом почему–то стало известно!
Начались кошмары в общении. Он все более уединялся и стал нелюдим. Кроме того, он все чаще стал приезжать на вокзал, где вытаскивал из камеры хранения свою сумку с женскими вещами. И тащил ее куда–то, где можно было, как ему казалось, уединиться и наслаждаться, перебирая белье женское…