Сара смотрела на него, теряясь в догадках. Она что-то не понимала. Судя по всему, что-то очевидное. Неужели он все еще злится на нее за то, что она не ночевала дома? Она глубоко вздохнула, собираясь задать вопрос.
И тут зазвонил телефон. Это была Моника. Сара предложила перезвонить позже, но Моника ее прервала.
— Не надо, это займет всего минуту, потом можем поболтать поподробнее. Я только что говорила с Маком. Как ты смотришь на то, если я внесу твою долю в художественном центре за первый год?
Сара нервно усмехнулась.
— Очень мило с твоей стороны, Моника, но я не могу… — она говорила быстро, чтобы скрыть удивление и непонятно откуда взявшееся смущение.
— Эй, подожди-ка, — продолжала Моника. — Я же тебе вчера сказала, что хочу принять участие в этом проекте. Таким образом я убью одним выстрелом двух зайцев. Ты получишь доступ в мастерскую, я стану участником проекта и доброй покровительницей талантов, и прежде чем ты начнешь изображать из себя Оливера Твиста, дорогая, давай посмотрим на вещи с точки зрения перспективы: пятьсот фунтов для меня — это пара туфель.
Сара покраснела.
— Ну, если так…
— Ну, если так, то соглашайся. К тому же, я не дурочка, я вкладываю деньги в потенциально выгодный проект. Ты попросишь вашего викария мне позвонить? В новой роли филантропа и ценителя искусств не мешало бы заручиться поддержкой сильных мира сего.
Сара засмеялась.
— Конечно. Не знаю, что и сказать, Моника.
— Тогда скажи «да», но только мне. Если ответишь «да» на любое предложение этого ублюдка Мака, рискуешь обжечься.
Сара опять залилась краской.
— О’кей, поговорим позже, — прощебетала Моника в заключение. — Мне нужно бежать, только что пришла массажистка, а ты сама знаешь, как нетерпеливы эти хиппи новой волны. Ее зовут Гудрун де Вайн, я уверена, она это имя придумала, и ей не терпится заняться моей аурой, будто в жизни и без того мало проблем. — Моника рассмеялась. Смех у нее был низкий, заразительный, шоколадно-бархатистый от избытка жизненной энергии.
Опустив трубку, Сара с содроганием осознала, что Крис сидит за столом и наблюдает за ней. Она улыбнулась, боясь, как бы оливковая ветвь не завяла, прежде чем она срежет ее с дерева.
— Это была Моника, она предложила выкупить для меня долю в мастерской в новом художественном центре на этот год. Я только позвоню Лео Бэннингу, ты его знаешь, наш викарий, — произнесла она с лучезарной улыбкой, желая подбодрить его, поделиться своей удачей, поднять ему настроение. Она знала, что у нее взволнованный голос, и надеялась, что ее восторг заразителен.