Кира могла строго потребовать отпустить ее и не лапать. Могла возмутиться и даже пощечину влепить, но… сначала эйфория от ухода боли еще не прошла, а потом девушка прижилась, пригрелась, успокоилась, почувствовала в парне непокобели… непоколебимую надежность и уверенность. Короче говоря, вскоре стало поздно возмущаться и требовать. Процесс пошел! И ровно пошел! Не хотелось бы его прерывать. Было так хорошо и уютно, спокойно и… безопасно. Как в далеком-далеком детстве, когда Кира еще была слишком маленькой и беззаботной, чтобы понимать, как живут во дворце взрослые — «все против всех и выживает сильнейший».
Где-то в глубине души Киры, лично для нее и ни для кого больше (может еще для Бера), заиграла тихая, красивая мелодия, в такт которой лучики солнца вместе с зеленоватыми тенями листьев начали танцевать замысловатый, завораживающий, танец. Шелест травы, поскрипывание веток, посвист ветерка и аромат цветов органично вплетались в незаметное, но до счастливого вздоха реальное, волшебство момента. Путешествие показалось девушке слишком уж коротким, но, увы, с этим вторжением грубой действительности ничего уже не поделаешь. Чтобы продлить сказку, можно сказать парню — ну-ка, отнеси меня обратно и положи, где взял, — но ведь дурой несусветной будешь же выглядеть. Дурочкой-самодурочкой. Или стервой капризной.
Киру положили на кровать, и она покорно легла. Парень, не запыхавшись, без остановок донес… именно донес, а не доволок или допер, ее до комнаты, с улыбкой смотрит на нее и говорит о каком-то бабушкином эликсире для укрепления костей, который он ей принесет потому, что бабушке он уже не нужен (померла от эликсира что ли?), что-то там советует, одновременно аккуратно снимая ее ботиночки и накрывая покрывалом. Нога совершенно не болела, и Кира чувствовала себя очень хорошо.
Девушка так и заснула под успокаивающее бормотание Бера.
Проснулась поздно вечером. Внезапно. Будто ее кто-то кольнул в попку. Шило? Мысль? За отсутствием шила придется остановиться на том, что все-таки, как не крути, это была мысль. Ну да! Логично предположить, что мысль рождается в мозгу, а мозг в данный момент там, где кольнуло. Может, есть смысл подумать тем мозгом, что в черепе обосновался?
Значит, было хорошо и приятно? Так ведь очевидно же, что на такие вот сладкие липучки и ловят дурочек. Ждут, пока они растекутся свежим медом по тарелке, а затем вычерпывают большой ложкой до дна. До визгливого скрипа по фарфору. Изощренное издевательство — вознести к вершинам удовольствия, чтобы затем ввергнуть в бездну мрака и отчаяния. Отпустить мышку, чтобы успела порадоваться свободе, а потом цепкой лапой прихватить побольнее и притянуть обратно, поближе к страшной, усатой и зубастой, пасти.