– Почему мне нельзя спать в одной комнате с ними? – спросила я, пытаясь не расплакаться.
Она внезапно привлекла меня к себе, и я не смогла отстраниться.
– Не плачь, – сказала она и пригладила мне волосы.
Она знала, как сильно мне это нравится. Я смягчилась.
– Теа, – пробормотала она, – ты взрослеешь.
– Нет.
– Это естественно. Это жизнь. Ты понимаешь?
Она взяла меня за подбородок и приподняла мое лицо так, чтобы мы смотрели друг другу в глаза.
– Я такая же, как и раньше.
– Нет, ты другая. Вы по-прежнему будете близки, ты, твой брат и Джорджи. Но есть вещи, которые тебе больше делать нельзя. Ты понимаешь?
Я кивнула.
– Пожалуйста, скажи это вслух.
Это прозвучало ласково, но твердо.
– Да.
– Теа, дорогая! – Она потрепала меня по щеке. – Все будет хорошо. Это всего лишь на ночь.
Я выскользнула из ее объятий и побрела прочь.
– Веди себя хорошо, – крикнула мне вслед она.
Эта фраза произносилась так часто, что давно утратила всякое значение.
В тот день я вымещала злость на Саси. Он вяло прыгнул через крестовину, видимо, не успев разогреться, и я, развернув носки наружу, ткнула его в бока шпорами. Эта проблема возникала на протяжении последних двух недель. Через крестовину он прыгал неуклюже и неохотно. Впрочем, трудности существуют всегда. В их преодолении и заключается смысл постоянных усилий наездника. И достижения зависят как от него самого, так и от его коня, а если точнее, от их характеров. Отец называл меня одержимой. В исполнении каждого элемента я стремилась достичь совершенства. А мой пони был всего лишь животным и, конечно же, не мог хотеть того же, что и я. Зато он мог хотеть угодить мне, но сегодня он такого желания не проявлял.
А потом это закончилось, как всегда, очень быстро, как все мои ссоры с ним – мы ссорились серьезно, но почти сразу мирились.
Обернувшись в седле, я разглядывала следы от хлыста на боках Саси, как вдруг заметила, что на ограде манежа сидит Сэм. Он поставил ногу на верхнюю перекладину и оперся о колено подбородком. Я не знала, когда он появился и видел ли он, как я перехватила хлыст в руке, чтобы удары были более мощными. Знал ли он, что этого делать нельзя? Мама знала. Она бы тут же меня остановила. «Нет, нет, нет!» – резко понижая голос, произнесла бы она.
Я дернула за повод, и Саси пошел вперед, понурив голову. Я его вымотала. Но он об этом забудет. Возможно, уже забыл. Но он не забудет своего страха. Воспоминание о боли сменится недоверием. С лошадьми всегда так: они не способны запоминать события, зато запоминают ощущения, и эти воспоминания уже ничем не вытеснить.