– Зачем? – спросила я у Молли.
– Для подготовки к весеннему турниру, – ответила она. – До него осталось совсем немного.
– Но ведь еще только февраль!
– Надо много чего сделать. А потом, сразу после турнира, будет Весенний бал.
– Ты ничего об этом не слышала? – спросила Хенни. – Все соревнуются и все смотрят. Это так чудесно! А воспитательницы пьют шампанское вместе со взрослыми и наблюдают за заездами.
– Это и в самом деле чудесно! – подтвердила Молли. – Вместо ланча устраивают пикник, а потом все наряжаются и готовятся к танцам.
В столовой образовался водоворот девочек, пытающихся разыскать свою группу. Я увидела Леону, рассекающую комнату по абсолютно прямой линии. Девочки расступались в стороны, издали заметив ее приближение, как будто она была молотилкой, а они пшеницей. Ее семейные проблемы заставили нас еще больше с ней считаться. Я вспомнила фотографию Леоны на стене возле кабинета мистера Холмса. Большинство людей на фотографиях не были похожи на себя: камера делала их слишком мрачными и до неузнаваемости чопорными. Сэм часто повторял, что люди смотрят в объектив с таким видом, как будто им показывают нечто ужасное. Но Леона во плоти нисколько не отличалась от своих изображений. Она прошла мимо, как будто не замечая меня, и я зашагала следом.
Мы нашли свободный стол и расположились за ним. Наша продвинутая группа должна была разрабатывать маршрут для девочек из группы среднего уровня. Гейтс начала набрасывать тройную систему, и мы склонились над схемой, следя за движениями ее белой руки, летающей над большим листом бумаги. Джетти всматривалась в рисунок и что-то одобрительно шептала.
Мистер Альбрехт сидел рядом с мистером Холмсом за главным столом. Я радовалась этому, потому что могла разглядывать мистера Холмса, отмечая каждую деталь: накрахмаленный воротничок, часы, коротко подстриженные волосы. Дело в том, что их стол стоял под таким углом, что сам он меня не видел.
Мистер Альбрехт что-то рисовал в воздухе. Мистер Холмс кивал, опершись локтями на стол, но это было нормально: со стола уже убрали всю посуду, да и мужчинам было позволительно иногда так поступать. Затем мистер Альбрехт скрестил руки на груди, слушая мистера Холмса. Потом они замолчали, наверняка потому, что мистер Альбрехт не относился к числу людей, которые умели говорить ни о чем. У их стульев были подлокотники, которых наши стулья были лишены, поскольку мы были девочками, а не директорами и даже не мужчинами. Я наблюдала за их бесстрастными, как маски, лицами. Они не смотрели ни на кого и ни на что в отдельности, а просто сидели, устремив взгляды в пространство, в котором мельтешили воспитанницы Йонахлосси.