Наездницы (Дисклофани) - страница 256

Мои родители отослали меня из дому потому, что поняли: я девочка, которая хочет слишком многого, хочет очень сильно и ради этого готова нарушать все общепринятые нормы. А в те времена это было опасно.

«Горе тебе, Теа! – сказал как-то мистер Холмс. Мы были в его кабинете, в окружении его книг. Моя блузка была расстегнута. Он взял меня за руку и поцеловал большой палец. – Горе тебе, потому что ты хочешь слишком многого. – Он поцеловал запястье. – Потому что ты хочешь так много». – Он уложил меня на диван, вздернув мою форменную юбку на бедра.

Я хотела всего. Я хотела своего кузена. Я хотела мистера Холмса. Я поняла, что я девушка, которая получает то, что хочет, но это всегда было сопряжено с печалью, с такими гибельными разрушениями, что моя семья оказалась погребена под развалинами. Я чудом уцелела. Я едва не свалилась в разверзшуюся пропасть вслед за ними. Я едва не потеряла себя.

Но я была слишком эгоистична. Я хотела, как выразился мистер Холмс, слишком многого. Однако мои желания не были сформулированы заранее, я не писала списков и не строила планов. Мы не вольны в своих чувствах. И горе нам всем за это.

Горе Сэму, который никогда не выезжал из Флориды, который так и не увидел мир за ее пределами. У него была жена, у него были дети. У него не было его близнеца. Горе мистеру Холмсу, которого я больше никогда не видела, который наверняка вспоминал обо мне как об утрате, так же, как и я о нем. Горе маме и отцу, которые позволили тому, что я сделала, разрушить их жизни. Больше всех остальных горе Джорджи, чья первая любовь стала последней и кто теперь уже превратился в прах. Каменное надгробие в Миссури стало единственным свидетельством того, что он когда-то существовал, доказательством того, что он жил и оставил после себя след. Но надгробие – свидетельство лишь того, что он жил, но не того, что он любил. И, возможно, это стало самой главной задачей моей жизни: жить за себя и за него. Видеть то, что он так и не увидел. Делать то, чего он уже не мог.

Горе тебе, Теа? Нет, Генри, возьми свои слова обратно. Я уверена, что он бы так и сделал, если бы наши отношения продолжились. Он наверняка понял бы, что я живу интересной и полной событий жизнью. И что это моя собственная жизнь.

На стене возле двери кабинета мистера Холмса должна была висеть моя фотография, хотя я ее так и не увидела. Я больше никогда не возвращалась ни в Йонахлосси, ни в дом своего детства во Флориде. Возможно, фотография не позволяла ему забыть обо мне. Она всем напоминала о том, что Теодора Атвелл и Наари выиграли Весенний турнир 1931 года. Я с позором покинула лагерь, но все же моя фотография должна была появиться на той стене. Это было традицией.