– Это может быть ящерица, – тихо отозвался он, но все же опустился на колени и на четвереньках двинулся к высокой, по пояс, траве.
Мы с Джорджи наблюдали за ним, стараясь не шевелиться. Сэм умел двигаться бесшумно, как индеец. Мы так не умели. Я затаила дыхание, а Сэм протянул руку и выхватил из травы длинную черную змею с оранжевым ободком на шее. Я гордилась Сэмом – он был очень ловким.
– Молодец, Теа, ты у нас зоркий глаз! – похвалил он, показывая нам брюшко змеи изумительного ярко-красного цвета. – В ней не меньше двенадцати дюймов.
Мы смотрели, как змея извивается в сетке Сэма.
– Diadophis punctatus, – произнес он.
– Диадофис, – обратился к змее Джорджи, – сегодня тебе не повезло.
– Зато повезло мне, – с довольным видом отозвался Сэм.
Я снова посмотрела на змею. Она замерла, как будто смирившись со своей судьбой. Это была крупная, взрослая особь без малейших недостатков. Сэм не собирался держать ее в стеклянном доме вечно, но она этого знать не могла.
Когда я вошла в свою комнату, мама сидела на краю моей незастеленной кровати.
– На твоих простынях кровь, – произнесла она, и я посмотрела туда, куда она указывала.
– Я хотела сегодня тебе рассказать.
Она встала, и я думала, что она выйдет, но она подошла ко мне вплотную и выдернула блузку из пояса моей юбки, прежде чем я успела ей помешать.
– Где ты это взяла? – спросила она.
Ее пальцы касались пояса. Я посмотрела в окно, на огромный дуб, по-отцовски заботливо склонившийся над нашим домом. Папа говорил, что дуб дает нам прохладу летом и защищает от холода зимой.
– Извини, – быстро произнесла я. – Извини.
Она кивнула и взяла мою руку обеими руками, как будто умоляя меня о чем-то. Но я была ее дочерью и не нуждалась в том, чтобы меня умоляли.
– Ты знаешь, что это означает?
– Что я какое-то время не могу ездить верхом.
Она засмеялась.
– Нет. Это означает, что ты можешь родить ребенка.
Меня охватил ужас. Мама улыбнулась мне очень нежно, но я предпочла бы ее гнев. Я предпочла бы все, что угодно, только не эту нежность. Обычно я радостно откликалась на любую мамину заботу, но я не хотела, чтобы тому, что случилось со мной, с моим телом, уделялось так много внимания. И я вообще не хотела, чтобы это случалось. Я об этом не просила.
– Конечно не сейчас, – продолжала она, – но когда-нибудь. Теа, разве это тебя не радует?
Я покачала головой. Мама привлекла меня к себе и прижала мою голову к своей груди.
– О, не надо плакать! Мне жаль, если я тебя испугала. Я только не хочу, чтобы ты подумала, что этого следует стыдиться.
Она еще не договорила фразу, как я отшатнулась от нее.