Оно создается никогда не затухающим у персонажей стремлением понять логику и смысл бытия, предстающего перед ними извечным калейдоскопом смешного и страшного, отчаяния и надежды, низменного и высокого, обыденного и невероятного, хотя в книгах Уэлти невероятное всегда растет из самой неоспоримой реальности. Искусство Уэлти поражает тонкостью соединения вроде бы совершенно несочетаемых начал — здесь вовсе не редкость встретить картины, наполненные жестокостью или внушающие чувство абсурдности всего, что происходит у нас на глазах, однако общий колорит, за очень немногими исключениями, остается светлым и радостным. Юдора Уэлти не случайно назвала свою любимую героиню дочерью оптимиста. Ее собственной верой неизменно остается оптимизм, как бы ни постаралась поставить под сомнение саму эту категорию реальность нашего столетия.
Разумеется, этот оптимизм не имеет ничего общего с поверхностным жизнелюбием, которое побуждает старательно не замечать в окружающем ничего уродливого и пугающего. Достаточно прочесть хотя бы такой рассказ Уэлти, как «Пожарища». Едва ли и Фолкнер, автор «Сарториса», написал о Гражданской войне настолько суровую правду. Для Уэлти этот рассказ вовсе не исключение из правила. Ей вообще претит любая умиленность, она никогда не пожертвует правдой ради бодрящей интонации.
Однако и мизантропия чужда ей полностью. В послевоенной американской литературе, пожалуй, не найти другого писателя, который умел бы, как Уэлти, чувствовать бесконечную многоликость и неисчерпаемость бытия. Все усилия Уэлти как художника направлены к тому, чтобы избежать какой бы то ни было одномерности. Мир для нее поистине широк, жизнь никогда не останавливается — минувшее, сегодняшнее, будущее сцеплены тысячами явных, а чаще незримых связей. Их слитность, их взаимопереходы и, главное, движение жизни, которое не прекращается ни на миг, — вот о чем Уэлти пишет уже более полувека.
«В моих рассказах, говорится на страницах автобиографии, — есть мечты, иллюзии, галлюцинации, одержимость и особенно память — самый неубывающий источник моего видения».
Силою исторических обстоятельств для писателей американского Юга, где поступательность развития была насильственно прервана, а время распалось на «до» и «после» капитуляции 1865 года, память приобрела значение совершенно исключительное, и в том, что она занимает такое место в прозе Уэлти, ничего странного нет. Уэлти целиком принадлежит Югу и, вслед за Фолкнером, могла бы повторить, что и для нее «клочок земли величиной в почтовую марку» вмещает не меньше, чем вселенная. Фолкнер подразумевал Оксфорд, а когда дело касается Уэлти, надо назвать другой городок там же, в штате Миссисипи, — Джэксон. Она покидала свои родные места только в юности, и то всего лишь на два года, когда училась в Висконсине, а потом в Нью-Йорке, в коммерческой школе. Бизнесмен из нее не получился. Она родилась прозаиком.