Павлу было и радостно, и хреново. Радостно от того, что он не уехал, не попрощавшись с Аленкой. А главное, Лена чувствовала то же самое, что и он сам и так же напоследок сказала ему «спасибо» за эту ночь. На минуту, даже, показалось, будто мелькнула та самая Ленка-десятиклассница, которая на исходе новогоднего праздника приводила в порядок его разбитую губу.
Хреново же было вовсе не из-за полученной информации. Пришлось бегом возвращаться к локомотиву, где Тим, так толком и не уяснивший, с чего бы это его другу пришло в голову позвонить из будки дежурной на переезде, уже, как говорится, изошелся на г… Появилась новая головная боль: как рассказать Петру о том, что в конечном пункте их ждет засада.
Удобоваримое объяснение было состряпано лишь в тот момент, когда нога Тома была уже на первой ступеньке. Не успел Тим обматерить друга, как услышал новость, которая привела его в еще большую ярость. Оказывается, в Питере существует некий координатор и, согласно инструкции, перед прибытием в порт, надо было обязательно позвонить этому координатору ради самых последних новостей, оказавшимися столь хреновыми. Зная характер Тима его друг заранее понял, что новость о неприятностях в конечной точке его почти не удивила. Удивило другое: как смел Фома сообщить о существовании координатора одному только Пашке и как смел напарник не сообщить ему об этом вообще. Да, в другой ситуации, за такое недоверие знаешь, что полагается?..
Все так и вышло. В течение следующего часа состав осторожно пробирался по уже совершенно заросшему пути, а Тим беспрерывно ругался, чуть ли не кричал, что лучше бы его заставили вычистить, точнее, выгрести все самые глубокие сортиры в боснийском селе, чем послали в родной город с лучшим другом, у которого есть тайный приказ: держать его за дурака. Потому, что он, Петр Тимофеев, в армаде чистил сортиры не меньше, чем боевое оружие. За то, все было ясно. И вообще, эта тряска ему надоела. Знал бы, где едем, выскочил бы к чертям собачьим и ушел куда подальше.
Том не обращал на это внимания, а просто смотрел в окно. Однажды пришлось выскочить из кабины и перевести стрелки. После этого началась почти фантастика. Этой часть пути уже точно никто не пользовался последние пять лет. Скорость снизилась до двадцати километров в час. Рельсов почти не было видно из-за травы, приходилось мозолить глаза, чтобы высмотреть в зарослях бревно посреди путей. Тим согласился быть впередсмотрящим, но продолжал беспрерывно бубнить, выражая недовольство.
— Командир, — прервал машинист его затянувшийся монолог. — Вроде как приехали.