– Это я дала тебе это имя. Я – твоя мать, Стивен.
Несколько секунд прошли в тяжелой тишине. Стивен замер, внимательно глядя на меня. Я ждала. Он не моргал, не выглядел удивленным.
– Оно записано в книге рождений и смертей, но я никогда так себя не называю.
Он встал и заходил взад-вперед размеренным шагом, временами украдкой посматривая на меня через плечо. Во взгляде этом ясно читалось нервное возбуждение. Так смотрит человек, который готовится совершить ужасное преступление… Пение волынки стихло.
– Они ушли. Принц не станет медлить с отъездом, – объявил он, прислоняясь к дверному косяку. – Мне пора.
Сумерки заострили его черты. Он уперся рукой о второй косяк. У меня в горле встал комок, мешая дышать.
– Стивен! Я твоя мать. Ты услышал?
Мой голос, прозвучав в маленькой лачуге, вернулся и жестко резанул меня по барабанным перепонкам, ошарашил неизбежной правдой. Мой сын стоял передо мной. Взрослый мужчина. Незнакомец. Предатель… И он намеревался совершить убийство – застрелить короля, во имя которого другой мой сын сражался и умер. Мне захотелось закричать, но я даже не смогла сделать вдох.
Я впилась ногтями себе в колени, но разве может страдание тела заглушить сердечную боль? Стивен повернулся ко мне лицом, и оно было спокойным – таким, каким я уже привыкла его видеть. Я спрашивала себя, испытывает ли он хоть что-то, кроме ненависти или желания отомстить. Его блестящие, но ничего не выражающие глаза пристально смотрели на меня из полумрака.
– Я это знал.
Я посмотрела на него с изумлением.
– Ты знал?
– Это помешало мне убить вас прошлой ночью. Я хотел знать… помните ли вы обо мне.
– Помню ли я о тебе? Стивен, я оплакиваю нашу разлуку с самого дня твоего рождения!
– Со дня моего рождения? Значит, вы все-таки меня не забыли?
Голос его ослабел, превратился в шепот. Он перевел задумчивый взгляд на море.
– Разве может мать забыть своего первенца?
Он снова посмотрел на меня. Грусть, гнев, горечь… Чувства отражались у него на лице, сменяя друг друга.
– Разве может мать бросить своего первенца? Вы воспользовались мной и бросили меня, когда…
– Это ложь!
– Разве не это вы сделали?! – вскричал он.
– Я не пользовалась тобой, что бы тебе ни говорили!
– Какая разница? Правда в том, что вы меня бросили. Но, если задуматься… Могу ли я вас винить? Какая женщина захочет обременять себя незаконнорожденным ребенком, зачатым в роскоши? Но если бы вы просто сбежали…
Горечь придала этим последним его словам особый смысл, а гнев – всю тяжесть обвинений. Но на лице теперь читалась только грусть. Он выпил еще немного вина, вытер рот рукавом и… с яростным воплем швырнул бутылку о стену.