Виктор подошел, обнял.
– Не печалься. Главное – сами живы. А железяку тебе другую дадут.
– Сам ты железяка! – Сергей двинул плечом, сбрасывая руку Виктора. – Я с этим паровозом столько дней и ночей провел, проехал… – Сергей не закончил фразу. Для него потерять паровоз – как друга закадычного. Но разве Виктор поймет? Он кочегаром без году неделя, для него паровоз – тяжелая и грязная работа, не более.
Сергей стоял в растерянности. К нему подошел командир отделения ремонтников-путейцев, сержант Рябоконь.
– Да ты не убивайся так, механик. Понимаю, жалко машину. Там война идет, люди тысячами гибнут. А машинку новую дадут, еще краше будет.
– Такой уже не будет. Я на этой каждый винтик знал.
– Я на «чугунке» двадцать лет, сочувствую. А сейчас что делать будем? Миной этой в бронепоезд метили, считай, ты удар на себя принял, важную боевую часть для страны сохранил.
– Что делать? – в растерянности повторил Сергей. – Наверное, к Горбачеву идти. Туда бронепоезд прийти должен, мы путь проверить должны были.
– Пока мы назад не вернулись, бепо в нашу сторону не выпустят, ждать будут.
– Мы километров на двадцать отъехали. Пешком к утру вернемся, – сообразил Виктор.
– М-да, верно.
Неожиданно Рябоконь хлопнул себя по лбу:
– Нас же пятнадцать человек – вместе с паровозной бригадой!
– И что?
– Будем толкать теплушку, тут с километр ровного пути. Потом легкий уклон пойдет, но он длинный, километров пять. Как ветер проскочим, все легче.
Они посомневались: ну а какой выход? Только пешком.
Отцепив теплушку от тендера, уперлись в нее плечами. Понемногу теплушка поехала.
Метров через триста они выбились из сил и остановились передохнуть. А когда отдышались, стали толкать спиной. И то ли привыкли уже, то ли невидимый пока глазу уклон пошел, только толкать стало легче. Парни повеселели, а теплушка тем временем стала набирать ход. Ее уже и толкать перестали, а вагон катится.
По одному по лестнице они забрались в теплушку. Последний уже вскакивал на хорошем ходу, за руки втащили.
Непривычно было: колеса на стыках постукивают, ветерок в распахнутые двери врывается, остужая разгоряченные лица и тела, а ни паровоза, ни мотора нет, впрочем, как и тормозов. Неуправляемая рельсовая торпеда.
Один из ремонтников взял сигнальный рожок – у всех путейцев, стрелочников такие есть – и стал дуть в рожок. Зазевается кто на путях – под вагон попадет. Хоть так оповестить о грозящей опасности можно.
Странно было так ехать, непривычно.
Уклон оказался длиннее, чем говорил Рябоконь. Потом пошла ровная площадка. Вагон проехал по инерции еще немного и встал.