Она аж задохнулась от возмущения:
– Да я только один раз… И то – случайно! – осеклась, прищурившись, – а откуда ты знаешь?
– Так, догадаться-то, сударыня, было не сложно, – словно извиняясь, развел руками, – достаточно с вами переговорить.
– Наглый мальчишка! – притопнула она сапожком.
Я победно ухмыльнулся:
– Так-с, полагаю, что врачебный долг неотложно зовет вас в пятнадцатую квартиру? Ну-с, тогда не смею больше вас задерживать, ma gentille Софья Ивановна.
Четко выверенный наклон головы, звонкий щелчок каблуками, чтоб эхо загуляло по подъезду… Эх, вот щелчок-то у меня и не получился!
Софья зловредно заулыбалась, и на румяных с морозца щечках прорисовались запавшие в мое сердце ямочки.
– Кхе… Потренируюсь, – согласился я и окинул ее оценивающим взглядом, – а загар тебе к лицу.
Она протянула руку и потрепала меня за вихры на макушке.
– Муррр, – вырвалось из меня.
– Подрос, больной, – констатировала, отпуская, – на человека стал походить, а не на тощего синюшного цыпленка. Головушка, правда, все также бо-бо. Но, есть, есть в твоем варианте безумства что-то… запоминающееся.
Я промолчал, улыбнувшись, и разговор засох.
– Ну… – неуверенно сказала она, когда молчание стало неприлично затягиваться, – иди уж.
– Удачи, – кивнул я и продолжил спуск.
В ней много, очень много жизни. Бурная река жизни, и в эти воды щедро брошено искрометного авантюризма. Встречи с ней освежают. Да, был бы я лет на десять старше… Нет, как жена – это экстрим самого высокого градуса. В этом потоке живой воды можно и захлебнуться. А вот освежающие встречи… Не даром же у меня каждый раз при встрече с этой женщиной вскипают опасные желания и грезятся бессонные ночи.
И тут я испытал жгучий стыд.
«Боже», – подумалось мне, – «какие ж мы, мужчины, все же животные».
«Ну, да ладно, ладно, тебе…» – неожиданно внутренний голос раздвоился, и в нем появились тягучие адвокатские нотки. – «Да даже не успел подумать ни о чем таком. Может, я дружеские посиделки имел в виду»?
«Кого ты хочешь обмануть? Себя?» – глумливо вопросило мое первое «я», – «а то я не знаю, что именно ты имел в виду».
– Тьфу на вас, – выругался я вслух и потянул на себя дверь парадной, – о деле надо думать, о деле.
Суббота, 08 октября 1977, день
Ленинград, Красноармейский пер.
Гадкий Утенок подловила меня на большой перемене, на выходе из столовой. Тут было людно, но ее это не остановило. Она, как я уже заметил, не стремилась казаться, а предпочитала быть, и эта искренность подкупала. Вот и сейчас она не пыталась натянуть на лицо несерьезную улыбку, а честно побледнела, отчего темные, почти черные глаза стали казаться еще больше.