Юна, которая в своей маскировочной форме нашейной цепочки легко впадала в спячку, была разбужена нашей вознёй. Почти вконец разомлевшую и отринувшую стыд Баронессу Марусю как ветром сдуло. Только хлопнул брезент клапана да вокруг меня ещё какое-то время витал тонкий аромат её духов. Хотя, откуда у этой бледной девицы мог взяться парфюм после почти двухдневной дороги по сырому, дикому лесу — я сказать затруднялся.
Ламия, соскользнув с моей шеи, сползла на колени, гордо вскинула голову и, подняв кулак верх, на манер гладиатора, совершила вокруг меня круг почёта, с таким серьёзным лицом, что это окончательно добило нашего эльфа. Гуэнь зажав рот перчаткой, содрогался от беззвучного хохота, а из глаз развеселившегося ушастого текли слёзы. Вот только мне, почему то вся эта ситуация не казалась такой уж забавной. Да конечно — средневековье и всё такое, но японский городовой — не могли же на взрослых людей так повлиять довольно убогие каменные идолы.
— Харе веселиться, — прошептал я покатывающемуся эльфу, едва сдержавшись от того, чтобы зарядить ему подзатыльник. — А-то сейчас под колёса свалишься.
— Прости, прости… — полушёпотом ответил Гуэнь. — Просто их так забавно накрыло…
— Накрыло? — я нахмурился.
— Ну да, — он распрямился, глубоко вздохнул и протяжно выдохнул. — Я, кстати, в очередной раз убедился, что ты — действительно человек не из этого мира. Понимаешь, всё дело в статуях. Не знаю, понял ты или нет, но эта «скульптурная композиция» перед вратами вроде как изначально символизировала плодородие которое привносит Отец Тоннелей жителям этого города. Ну… мальчик-девочка, пестик-тычинка — думаю, понимаешь о чём я. В общем не знаю зачем это коротышкам было нужно, но на ворота был наложен некий ритуал влияющий на сознание смертных…
— А я ничего не почувствовала… — сообщила Юна уютно устроившаяся у меня на плече.
— Гонишь! — уверенно заявил я эльфу. — Лепишь горбатого. Врёшь и не краснеешь.
— Может, и вру… а может, и нет, — с улыбкой ответил мне Гуэнь. — Только я тебе так скажу. В прошлый раз, когда я проезжал эти ворота с карлами, коротышки устроили такой любовный марафон, что у них натурально развалилась пара фургонов, а те мужики что дожидались своей очереди к низкорослым красавицам, выли на луну словно волки…
— А что ты раньше молчал, скотина ухатая, — разозлился я, а затем, ожидая увидеть что угодно, обернулся и заглянул в фургон.
— Ну так — весело же. Да и не опасно это…
В кузове царило мрачное уныние. Красная как словно помидор Баронесса сидела в ближнем ко мне углу, обхватив плечи руками и без сил привалившись к матерчатой стенке. Меня она даже не заметила. В хвосте телеги, на противоположенных сторонах друг от друга обнаружились рыцарь и оруженосец. Амадеуш сидел по-турецки, глядя неподвижным взглядом в пол, и массировал виски, что-то бормоча себе под нос. Из правой ноздри экс-красавчика стекала кровавая юшка. Бруно же наоборот развалился напротив, широко раздвинув колени и обалдело пялился то на подрагивающую спину Мари, то себе на причинное место, прикрытое кольчугой из толстых вязаных звеньев и свивающей с пояса металлической пластиной.